В этом же поезде был спальный вагон, в котором играли в преферанс крупные командировочные чины, были вагоны купейные, в них ехала, пожирая вокзальных холодных куриц, публика поплоше, а в плацкартных пили водку, закусывая желтыми, мятыми солеными огурцами и крутыми яйцами. Имелся в поезде вагон-ресторан, где пили ту же водку, но уже не из стаканов, а из фужеров, заедая маринованной селедкой и шницелем, похожим на раздавленную коровью лепешку.
И во всем громадном союзе советских социалистических республик никому не было дела до мятущегося сознания Дормидона Исааковича Брикмана, отбывающего странный срок в грубом теле Г.Г.Бармалеенко, которое, в свою очередь, отбывало заслуженное незаслуженное наказание в соответствии с решением Калининградского народного суда и Законодательными актами России, изложенными в УПК России и УК России.
И лилась над просторами Сибири песнь голосистого зэка из соседнего купе:
— Джони, ты меня не любишь.
Джони, ты меня погубишь.
И поэтому тебя
Я застрелю из пиздолета…
37. Продолжение одной из кульминаций данного повествования
Глупость и тщеславие вечно идут рука об руку.
Эмиль Золя
Они появились неожиданно и как-то сразу. Все вместе. Два кота: рыжий и черный, ведьма и некто, мне неизвестный.
— Что, помирились? — беззвучно спросил я котов.
В их присутствии мой телепатический орган действовал безукоризненно. Я видел их сущность, а не кошачью наружность. И Мефиса, полного сиреневого тумана, который проплывал над нами, и Ыдыку Бе, в сознании которого горела печальная Звезда, и толстуху соседку, сущность которой была тоже полной и вредной.
— Мы и не ссорились, — подумал Мефис.
— Идеологические споры, — подумала Елена Ароновна, — для непосвященных они выглядят жутко.
— Успокойся, — подумал Бе, — все скоро кончится.
— Меня зовут Некто, — подумал некто. — Я — арбитр.
В комнату вернулась из кухни великолепная тройка. Вид у них был сытый. Похоже, что ни котов, ни соседки, ни арбитра Некто они не видели.
— Ну, гражданин писатель, — сказал полосатый галстук, — пора и поговорить. Чай у тебя, кстати, хороший.
— Может, сразу, без разговоров?.. — спросил галстук без полосок.
— Хорошо бы, — сказал галстук с оттенком, — но нельзя. Инструкция.
— Да, — сказал полосатый галстук. — Инструкцию не перешагнешь.
— И не отменишь, — добавил галстук без полосок.
— Зато ее можно нарушить, — зловеще сказал галстук с оттенком.
Их абсурдную беседу прервала материализация соседки. Елена Ароновна проявилась во всей красе: в ярком халате, с необъятной грудью и множеством подбородков.
— Мальчики, — сказала она напевно, — милые мои мальчики. Как я вас всех люблю!
Бесцветные смущенно потупились.
— Ну, не стесняйтесь, хорошие мои, давайте, показывайте…
— Я, — сказал тот, что галстуке без полосок, — я не все помню…
Он мялся и ковырял линолиум ножкой в блестящем туфле.
— Что помнишь, — строго сказала ведьма, растекаясь в кресле. — А ты, милашка, чайку мне принеси.
Дымчатый галстук умчал на кухню. Галстук с полосками тихонечко стал у стены. А скромняга, продолжая ковырять ножкой, начал читать с выражением:
— Вышел я на улицу
— И увидел курицу.
— Я спросил у курицы:
— Ты чего на улице?
— И сказала курица:
— Я того на улице,
— Что другие курицы
— Тоже все на улице.
— Вот видишь, не забыл оказывается, скромняга, — сказала ведьма, принимая подносик с чаем и бутербродами от расторопного дымчатого галстука. — И ты молодец, расстарался, ишь ты — с черной икоркой и красной сочинил бутерброды. А что ж без маслица?
— Я не виноват, — сказал дымчатый виновато, — это все он, нет у него масла.
Ведьма повернулась в мою сторону.
— Нет? Конечно нет, откуда он его возьмёт, если он связанный. Ты бы смог масло принести, если бы был связанный?
— Нет, — жалобно сказал дымчатый, — связанный бы не смог.
— То-то же. И что надо сделать?
— Развязать? — вопросительно поднял глаза от пола дымчатый.
— Молодец, сообразительный мальчик.
"Мальчик" осторожно распустил узлы и высвободил меня из пут.
— Можно я новости расскажу? — поднял руку полосатый.
— Расскажи, милок, расскажи, — благосклонно кивнула Елена Ароновна и откусила половину бутерброда с черной икрой. — Давненько я новостей не слушала.
Полосатый стал в позу чтеца-декламатора, рубанул воздух рукой и начал:
— Беспредел в Чечне. Чеченские террористы захватили автобус с чеченскими террористами.
— Любопытной Варваре на базаре сумку оторвали. С кошельком.
— По заверению Солнцевской братвы они, в натуре, давно бы выплатили долг России Парижскому клубу, только те козлы налом не берут.
— В связи с годовщиной трагедии все американские летчики решили 11 сентября ровно в 11 часов остановить двигатели самолетов на одну минуту.
— В результате упорных тренировок гражданин Петров стал в совершенстве владеть своим телом. Теперь другие тела ему до лампочки.
Декламатор изменил позу и объявил:
— А теперь — реклама. Ничто не красит стол, как взрывчатка в оливье. Лучшие взрывпакеты от фирмы Ферручи. От вашего Хачапури у нас пучит хари. Канализация — вот что всех объединяет. Канализационные трубы "Краузе". Я ужас, летящий на крыльях "Allways".
— Но, но, — оторвалась от бутербродов ведьма, — зарвался, милок. Отдохни пока. А ты подойди, пожалуй. Мы с тобой сыграем в игру: "Угадай песню". Я пою одну строчку, а ты называешь главного героя.
Елена Ароновна прополоскала рот чаем, шумно сглотнула и запела. Голос у нее оказался неожиданно красивым, чем-то напоминающем голос Пугачевой.
— Постой паровоз, не стучите колеса…
— Знаю, знаю, радостно сказал дымчатый. Это Анна Каренина.
— Ишь ты, какой начитанный, — пробурчала ведьма, и спела очередную строчку:
— Ты жива еще моя старушка…
Дымчатый замялся. А я знаю, запрыгал на одной ножке полосатый. Это Родион Раскольников.
— Молодец, — сказала ведьма, только не лезь вне очереди.
— Зачем вы, девушки, красивых любите… — пропела она следующую строчку.
— Это Квазимодо, — гордо сказал дымчатый. — Из романа "Парижская богоматерь".
— Сам ты, богоматерь, твою мать, — сердито прокомментировала ведьма. И спела еще:
— Парня молодого полюбила я…
— Это Алла Пугачева, — опять влез полосатый.
— Накажу, — сердито глянула Елена Ароновна. — В угол поставлю. Последняя загадка:
