Присмотрелся. Спрашиваю неторопливо:
— Пломбир хотите? Я положил для вас в морозильник.
Она вскинулась:
— Откуда вы знаете, что я люблю мороженое? Объясняю, не таясь, не важничая:
— Обычно клиентки приходят к нам взволнованные. Курящие сразу же просят разрешения закурить. Вы не просите — значит, не курите. Еще вижу: у вас румянец во всю щеку, полон рот зубов, наверное, аппетит хороший. Такие любят сладкое, шоколад или мороженое.
Подобными мелочами мы и добываем доверие. Девочка видит: перед ней не таинственный колдун, а добрый доктор, но не только добрый, еще и проницательный.
А я между тем продолжаю набирать очки.
— Так в чем же проблема? — спрашиваю. — Растерялись, не знаете, которого выбрать?
Почему о выборе заговорил? Хорошенькая, стройная, румяная и белозубая. Несется на туфлях с пружинками, уверена, что счастье ждет за углом. Такие в невестах не задерживаются.
— А я уже выбрала, — говорит Наташа. — Я люблю! Ах, как это было сказано!
Глазки прищурены, головка вскинута горделиво. Как будто призналась: «Да, это я та самая, знаменитая. Да, это я чемпионка, я завоевала первый приз, это я совершила подвиг. Люблю! И по-настоящему. Высшее достижение жизни!»
— Ну и зачем же тогда вы пришли ко мне?
Тон заметно снизился:
— У девушек трудная судьба. Выбирать надо в самом начале и на всю жизнь. А мне только девятнадцать, какой у меня опыт? Вот я и пришла к вам за советом. Хочется знать, буду ли я счастлива с Геной. Боязно, знаете ли. Страшно даже. Ошибиться боюсь.
— Но если вы любите и уверены в своей любви, может быть, не стоит заглядывать в будущее?
Мы в нашем Центре Судьбы обязательно задаем клиентам такой вопрос. Жизнь, сами понимаете, не сплошные букеты цветов. Впрочем, даже и в букете роз рядом с цветами шипы. Всякое бывает, и машину не программируют на умолчание. Можно, конечно, настроить ее и на розовый туман, ввести поправку на «авось обойдется». Но тогда какой же смысл в научном прогнозе? Вот и сомневаешься: всем ли и всегда ли выдавать нагую истину? Трезвые будни придут в свое время, но ведь перед буднями теми праздник — стоит ли его упускать?
Объяснил я все это Наташе.
— Нет, я хочу смотреть правде в глаза, — объявила она.
Ну, что ж, мужество достойно уважения. К тому же клиент имеет право на правду, он за ней пришел.
— Тогда рассказывайте все подробно, — предложил я, усаживаясь в кресло плотнее. — Чем больше деталей, тем точнее прогноз. Фотографии догадались принести? Целый альбом! Очень хорошо. Умница. Так и надо.
Полистал я альбом. Геннадий, Наташин избранник, в самом деле располагал к себе. Высокий, тонкий, даже излишне худощавый, с длинными руками музыканта и выразительным лицом: волнистые волосы над высоким лбом, лепные черты, близко поставленные, глубоко запавшие глаза, тонкий длинный нос, тонкие губы с насмешливой улыбкой. По рассказам Наташи он и был насмешником в жизни, мгновенно подмечал оплошности, несообразности, противоречия, в особенности противоречия между словами и фактами. Живо интересовался всем на свете, читал популярные журналы от корки до корки и выуживал оттуда каверзные вопросы — честно говоря, не для уточнения, а от каверзности, чтобы учителей ставить в тупик. И все искал ошибки у великих людей: а почему Колумб настаивал, что он открыл Индию? А почему Кювье отрицал изменчивость видов? А почему Резерфорд не увидел практической пользы в атомном ядре? А почему Менделеев не признавал?..
А почему Эйнштейн не понимал?.. А почему Грибоедов?.. А почему Лев Толстой?..
Девочки-одноклассницы были в восторге от Геннадия: «Такой умный! Такой остроумный!» Но дружил он только с Наташей, из всех выбрал одну.
— Почему именно вас? — спросил я. Хотя мог бы и не спрашивать. Кому не понравилась бы эта живая пружинка с крылышками Меркурия на туфельках!
— Потому что со мной можно было дружить в прямом смысле, не только под ручку ходить, — сказала Наташа. — Вы же совсем не знаете девочек, девчонок из нашей группы, я хочу сказать. Они не склонны вникать в суть. Красиво говорит — значит, умный, а что именно говорит — уже неважно. Им даже нравится, если мальчик плетет что-то непонятное. «Такой молодец!» — умнее, чем они сами. А со мной Геннадий мог все обсуждать, даже и научное. Я и спорила иногда.
— И что же вы обсуждали… научное?
— Не знаю, имею ли право пересказывать. У Гены большие планы, но оформление только начато. Если всюду распространять, кто-нибудь может использовать.
— Наша беседа записывается машиной, — успокоил я Наташу. — Если возникнет спор о приоритете, можно предъявить запись. Даже удобнее для вас: есть документ, есть свидетель.
Почему я настаивал? Все та же причина: чем больше материала, тем точнее прогноз. А для прогноза важно не только мнение влюбленной подруги, но и содержание «больших планов» Геннадия. И важно объективно оценить понимание Наташи: сумеет ли она связно изложить «научное» или, подобно «девчонкам из нашей группы», только ахать будет: «Ах, Гена такой умный, такой замечательный!»?
И рассказать она сумела. И суть, пожалуй, была незаурядной, нестандартной по меньшей мере. Друг ее, студент второго курса, задумал ни много ни мало — основать новую науку. Какую? Вероятно, я и сам мог бы догадаться, если бы было время подумать. В самом деле, какую науку мог придумать человек с острым умом, язвительный насмешник, везде подмечающий несообразности, у великих ученых выискивающий ошибки? Науку об ошибках, естественно. Так он и назвал ее — ошибковедение.
Пока что существовало только название да еще был написан план предисловия к будущей монографии. Эпиграф подобран — солидный латинский афоризм: «Errare humanum est» [1]. И еще другой эпиграф — из числа изречений Менделя Маранца (и откуда только Геннадий раскопал этакую старину?): «Что такое жизнь без ошибок? Это рот без зубов. Не бывает больно, не бывает и приятно».
Предисловие начиналось с рассуждения о пользе ошибок. Естественно, Геннадий ссылался на ошибки наследственности. Из неправильных, сломанных и испорченных генов природа складывает код более совершенного вида. «Ошибки необходимы для развития», — утверждал Геннадий. Потом поправил себя: «…для развития жизни».
Вспомнил, что неживая природа не ошибается, поскольку у нее нет цели. Цели появляются вместе с жизнью. Первейшая — уцелеть. «Цель — уцелеть» — наверное, не случайный каламбур.
Уцелеть — означает прокормиться, сохранить себя и оставить потомство для сохранения вида. Для решения этих трех первоначальных и трех или трехсот, миллиардов вторичных, третичных и прочих задач нужна информация о внешней среде, например: вижу зверя, живое существо. Далее нужна обработка информации — узнавание: заяц или лев? Нужен вывод — решение: хватать или удирать? И нужны действия, чтобы схватить или удрать. И на всех трех этапах возможны ошибки.
