– Всё хорошо, Александр Николаевич, – негромко сказал Юля, – всё хорошо. Врачи сказали, что всё уже позади. Лежите, вам нельзя напрягаться. Вы четыре месяца пробыли без сознания, но теперь всё-всё будет хорошо.
– Теперь всё-всё будет хорошо… – повторил он. – Всё-всё…
…Он поправлялся. Юля приходила каждый день и кормила его бульоном, и Алхимик ел этот бульон с удовольствием, хотя больничный рацион был не скуден: НИИ позаботилось о своём ценном сотруднике, вернувшемся с того света. От неё он узнал подробности и понял, что ему повезло: взрывная волна выбросила его в открытую дверь балкона. Свиридов упал на дерево и по его густым веткам соскользнул на землю, отделавшись ушибами, переломами и обширным сотрясением мозга. Квартиру выжгло начисто, и если бы Алхимик оставался внутри, то для него не было бы сейчас ни снега за окном, ни Юли с её бульоном, ни всего того, что именуется жизнью. От Зелинского не осталось почти ничего: по официальному заключению, «смерть наступила вследствие термического воздействия, вызванного взрывом бытового газа» (а попросту говоря, Мегабайт превратился в головешку). Узнав об этом, Александр Николаевич долго размышлял: стоит ли ему каяться и рассказывать, как оно было на самом деле? Кому от этого будет легче? И ещё – ему придётся рассказать о «драконьей голове» (от которой, кстати, осталось даже меньше, чем от Василия, – практически ничего не осталось) и обо всём с нею связанным (в том числе и о том, что запущено в Интернет). И что дальше? Психушка или тюрьма? Скорее первое: Свиридов уже знал, что дело о взрыве его дома, нанесшего зданию серьёзный ущерб и вызвавшем его расселение, закрыто – он в это время находился в коме, и поэтому его не допрашивали. Не будут допрашивать и теперь, если он явится с повинной, – заключение о причине взрыва сделано. В СМИ муссировались версии о террористах и даже о диверсии со стороны «строительной мафии», и нейтральный «случайный взрыв бытового газа» устраивал всех: и власти, и обывателей. Так что нетрудно было спрогнозировать реакцию милиции, попытайся Алхимик рассказать правду.
И всё-таки совесть покусывала: он колебался. Конец его колебаниям положили слова Юли: «Если бы ты не выжил, я бы тоже…». Он понял, что она сказала это всерьёз, и решил молчать – ради неё и ради их будущего: то, что после выздоровления Свиридова они будут вместе, ни у кого не вызывало ни малейших сомнений.
Кроме Юли, приходили и другие посетители. Зинаида Матвеевна, успокоившись за сына, вела борьбу за получение страховки и была близка к успеху – энергии ей никогда было не занимать. Она жила в Комарово, отвергнув предложение будущей невестки переехать к ней – у Юли была квартира на Васильевском острове, оставшаяся от родителей, погибших в автомобильной катастрофе. «Что я, бездомная?» – безапелляционно заявила мать, и Алхимик не стал настаивать, оберегаю Юлю от чересчур тесного общения с будущей свекровью – ещё успеется. Приходила Аня, бледная и осунувшаяся, – дела у неё шли неважно, однако она по-прежнему храбрилась, всё ещё пытаясь что-то доказать себе и другим. Свиридов переживал за дочь и дал себе слово по выходу из больницы заняться её судьбой, надеясь на помощь Юли – девушки были почти одногодками. Регина не появилась ни разу, но Алхимик отнёсся к этому равнодушно: была и сплыла, и говорить больше не о чем.
Приходил Никодимов, рассказывал о делах в институте и заверял, что возвращения «уважаемого Александра Николаевича» все ждут с большим нетерпением, и что его место начальника лаборатории молекулярного синтеза остаётся за ним. Но когда Свиридов задал ему вопрос о новых разработках, Никодимов помрачнел, из чего Алхимик сделал вывод, что далеко не всё так радужно, как расписывал ему Антон Степанович, и что проблем в НИИ по-прежнему выше крыши.
И приходил Кулибин. Они долго молчали, а потом старый механик тихо спросил:
– Рванула твоя машина времени, Николаич?
– Рванула, Георгий Иваныч, – так же тихо признался Свиридов. – Только говорить об этом, сам понимаешь…
– Понимаю, не маленький, – Кулибин с достоинством кивнул. – Сергеича жалко – толковый был мужик.
– Толковый, – согласился Алхимик. – Был…
– Да, – задумчиво проговорил Левша, – такие дела… А только вот что я тебе скажу, Александр Николаевич: понадобится тебе новый агрегат, ты мне только скажи – сделаю. И не отойду от него, пока работать он не будет безопасно, ты так и знай.
– Спасибо, Георгий Иваныч.
– Ну, бывай, Алхимик, – поправляйся.
После ухода Кулибина Свиридов лежал и думал: почему же всё-таки произошёл этот взрыв? Он думал об этом и раньше, благо времени у него было в избытке, но слова старого механика разбередили ему душу и одновременно сработали как катализатор: мало-помалу в мозгу Свиридова выстраивалась логическая цепочка, пригодная для рабочей гипотезы.
«Энергия времени… Но пространственно-временной континуум един… Мой аппарат нарушил баланс: я отбирал для синтеза энергию в определённой точке, и её плотность в этой точке снизилась. И что дальше? А дальше – к „точке прокола“ континуума потекла энергия пространства-времени с других участков, и в итоге „прокол“ схлопнулся: взорвался. Наше счастье, что машина была маломощной: если бы я увеличил её производительность на пару порядков… Верно сказано: прячьте спички от детей, особенно от шустрых и смышлёных… Так что мы пока погодим ваять новую „драконью голову“ – это дело обмозговать нужно».
Он выписался из больницы, когда по карнизам уже вовсю стучала вешняя капель. Чирикали воробьи, и светило солнце, и Юля была рядом, и жизнь снова казалась прекрасной и удивительной, и не хотелось думать ни о чём плохом.
…Он ещё не знал, что «виртуальная бомба» Василия Зелинского взорвалась, и что взрыв её не остался незамеченным. Александр Николаевич Свиридов по прозвищу Алхимик строил грандиозные планы и не знал, что не успеет их осуществить: время истекало, и Обвал уже навис над головами обитателей планеты по имени Земля.
Глава третья. И пробил час…
Чёрная туча, беременная грозой, затянула полгоризонта, придавив своим раздутым брюхом притихший город. В её тёмной утробе погромыхивало и посверкивало, обещая вот-вот разразиться громом и молниями и напомнить людям, кто они есть на этой земле.
Занятый своими чрезвычайно важными делами человек двадцать первого века редко смотрит в небо и не испытывает мистического трепета перед мощью стихии, но видевшие эту угрюмо наползавшую тучу невольно ощутили странное. Слишком зловеще выглядела эта чёрная стена, и было что-то роковое в её тяжёлой поступи, словно не грозовое облако плыло по небу, гонимое ветром, а лавина раскалённого пепла, извергнутого притаившимся где-то на краю земли исполинским вулканом, летела на мир, обещая ему мрачную участь Помпеи.
