Гриднев обещал, что поможет, но это обещание нельзя принимать всерьез, винтик не может бороться с системой, она отторгнет его немедленно, как только он попытается помешать ей. Он просто хотел успокоить Костю, дескать, я помогу, подожди, все образуется, а на самом деле ничего не образуется, он сам прекрасно это понимает, просто не хочет, чтобы Костя решился на крайние меры. К тому же он чувствует вину за то, что двинул Косте в морду при первом знакомстве. За дело, впрочем, двинул, Костя на его месте точно так же поступил бы. Впрочем, нет, не рискнул бы на самом деле, уж слишком здоровый он мужик.
Самое противное, что он правильно пытается успокоить Костю. Дело абсолютно безнадежно, с системой нельзя воевать, можно мечтать о всяких абстрактных крайних мерах, но это только мечты, на самом деле никаких крайних мер не существует. Теоретически кусок мусора на поверхности машины может провалиться внутрь и заклинить шестеренки, но такой кусок должен быть достаточно большим и в машине не должно быть защитной решетки. А на это рассчитывать не приходится.
Предаваясь подобным мрачным размышлениям, Костя уговорил бутылку, и, когда процесс приближался к логическому концу, прозвучал первый голос. Это был даже не голос, а какой-то невнятный шум где-то на периферии сознания, даже не шум, а нечто беззвучное, но явственное и немного раздражающее. Как будто радиоприемник пытается поймать волну, но не может, и хорошо, что не может, потому что содержимое передачи будет ужасным. Костя опрокидывал в себя рюмку за рюмкой, он пил коньяк из водочных рюмок и не закусывал, ему было все равно. Он полагал, что шум вскоре уйдет, но шум не ушел, а превратился в голоса. И первый из них, самый громкий и настойчивый, принадлежал Инне.
В чем-то даже хорошо было, что Инна заглушает всех остальных, ее голос слышать приятно, если забыть на миг, что она ушла навсегда, что отныне она будет являться ему только лишь в шизофренических галлюцинациях, а реальных встреч и реального общения у них больше не будет. Если забыть. Но разве можно об этом забыть?
Поначалу ее голос воспринимался как едва слышный шепот, вчера вечером Костя думал, что это просто последствия опьянения. Но утром, когда он опохмелился, голос зазвучал снова, и теперь он звучал намного отчетливее. А потом к голосу добавились картинки.
Это воспринималось так, как будто у Кости появились другие глаза, которые видят совсем другую картинку, бледную, полупрозрачную, колышущуюся и мерцающую, она накладывается на изображение, передаваемое основными глазами, можно сконцентрироваться на этой дополнительной картинке, и тогда она станет четкой или, наоборот, исчезнет. Костя смотрел глазами Инны-галлюцинации, видел то, что видит она, поначалу это было даже интересно, но потом Костя осознал, что происходит, и ему стало страшно. Одно время он увлекался книгами по психологии, и теперь он ясно понимал, что происходит в его душе. По-научному это называется реактивный психоз, протекающий по шизофреническому сценарию. А если говорить не по-научному, а по-простому, то сознание не сумело адаптироваться к изменившимся условиям, не смогло перенести потрясение и теперь пытается спастись в мире иллюзий и галлюцинаций. Поначалу они безобидны и даже симпатичны, но это ненадолго, вскоре они станут пугающими, и тогда здравствуй, психбольница. Страшно-то как… Но не идти же сдаваться врачам… Или идти?
В этот момент Инна произнесла в центре Костиной головы четко, ясно, отчетливо и громко:
– Не идти.
И снова замолчала, оставив после себя беспорядочное мельтешение картинок и обрывков фраз. Какой-то немолодой мужик пристает к Инне, не сексуально, а с какими-то нелепыми разговорами, смысл которых ускользает, Инна почему-то голая… Бред, короче, причем не только в бытовом смысле бред, но и в медицинском.
А потом к голосу Инны добавился голос Саши Гриднева. Он тоже сопровождался картинками, теперь Костя видел сразу три картинки одновременно, хорошо, что он уже научился управляться с двумя, а то свихнулся бы окончательно. А так даже забавно получается, как будто смотришь три фильма по трем разным телевизионным каналам и можешь переключаться с одного на другой, когда захочешь. По Сашиному каналу шел детектив, довольно-таки интересный, надо признать. Саша спасал какого-то волосатого парня от ментов, на парня напали бандиты, он одного случайно зарезал, остальные убежали, но набежали менты, и теперь менты хотят посадить парня в тюрьму, хотя сами прекрасно понимают, что он ни в чем не виноват, просто у них план горит. А Саша типа рыцарь на белом коне, его спасает. Все понятно – расщепленное сознание отчаянно пытается убедить себя, что Саша реально может чем-то помочь, придумывает всякие безумные истории, но на самом деле это шизофренический бред, болезнь развивается, а остановить ее нельзя, потому что она не позволит остановить себя.
Около полудня многострадальный Костин мозг начал принимать четвертую трансляцию. Ее источником стал молодой парнишка, который следит за Инной, чтобы она не убежала из тюрьмы, в которой ее держат. Только этот парень, наоборот, пытается организовать Инне побег, повредил автоматизированную систему наблюдения и теперь обдумывает, как можно вывести Инну из здания, чтобы другие охранники ничего не заметили. Какой жуткий бред… Не бывает такого, потому что не бывает никогда! Это подсознание пытается обмануть себя, отсрочить неизбежный распад личности и следующий за ним кошмарный конец… Кстати, теперь Костя принимал не только звуки и картинки, но и мысли, это было бы даже забавно, если бы происходило при менее драматичных обстоятельствах.
Внезапно все звуки, картинки и мысли резко прекратились, как отрезало. Но Костя не успел насладиться тем, что приступ прошел, потому что Инна снова заговорила из центра его головы.
– Иди в гараж, – сказала она. – Заправь полный бак и езжай в Кузьмицкий лесопарк, точное место я по ходу подскажу. И не тревожься, все будет хорошо, вот увидишь. Я тебя люблю.
– Я тоже люблю тебя, – прошептал Костя.
Через пять минут он уже запирал квартиру. Он понимал, что отправляется навстречу безумию, но он не мог сопротивляться ему, да и не хотел, ему было все равно. Ну, проведет он остаток жизни в палате психиатрической больницы, войдет в историю как очередной свихнувшийся гений, ну и наплевать, не он первый, не он последний. Какой-то американец, помнится, уже приезжал на вручение Нобелевской премии под конвоем санитаров. Лучше было бы обойтись без этого, но выбора, к сожалению, уже нет. Будь что будет.
– Ну что, Антон? – спросил Иван. – Как анчутка?
Антон встрепенулся и почему-то смутился, как будто Иван застал его за чем-то непотребным. Хотя сейчас он ни во что не играл и даже книгу не читал, а честно смотрел в мониторы внутреннего наблюдения, как положено по инструкции. Ах, вот оно в чем дело…
