Было… Да, было, там, на маленькой безымянной планетке, куда брал меня отец – просто потому, что не с кем было меня оставить, а у него там была какая-то работа, за которую платили топливом и едой, и будет с вас, и радуйтесь, у других и того нет, на дворе кризис…
Так вот… эта маленькая планетка… Сам не знаю, почему запала мне в душу именно она, одна из тысяч, хотя были и поинтереснее земли, хотя бы та, где были порталы, или та, где в черных пещерах прятались сны…
А там… там и не было ничего особенного, островок, на котором мы жили, мелкая поросль, какие-то ручеечки, холмики, были островки посреди озер…
Но там-то – среди ручейков, на холмах – и было гнездо.
Нет, не птичье гнездо, из которого так интересно красть яйца, а большое гнездо, какой-то исполинский муравейник, полный диковинных тварей. Выглядели они… как вам сказать… не знаю. Уже не помню, иногда всплывает что-то во сне, какие-то образы, клешни, лапки, пытаюсь ухватить воспоминание – не могу.
Так вот… я играл с ними. Играл, как играют мальчишки, садился на колени, следил за их деловитым копошением, смотрел, как они снуют туда-сюда, по протоптанным дорожкам. Мне нравилось подбирать камни, перекрывать тропочки, смотреть, как они беспомощно тычутся в камень, как ищут обходные пути, сбиваются в кучу, как суетятся, как появляются другие твари – высокие, голенастые – чтобы убрать преграду.
Их было много, все они были разные, эти твари. Теперь вспоминаю – все они были разные. Были блестящие и приземистые, на их гладких спинах играло солнце, были длинные и голенастые, были большие, массивные, эти ползали по своим отдельным дорожкам, а если копнуть землю, можно было вытащить из ямки что-то длинное, узкое, ползающее под землей – помню еще, что эти подземные здорово бились током. Были и совсем крохотные создания, я еле-еле мог различить их, а уж поймать их было совсем сложно, редко удавалось схватить их живыми – и не раздавить в пальцах. И все они были разноцветные – синие, желтые, красные, зеленые, никогда я еще не видел таких ярких цветов…
Помню – играл с ними день-деньской, пока отец делал свою работу, добывал какие-то металлы. Я любил заглядывать в их гнездышки – слепленные из хитроумных смесей, иногда отламывать стенку то одного, то другого гнезда, следить, как они ловко латают разлом. Иногда я бережно переставлял гнездышки с места на место, смотрел, как суетятся крохотные твари, ничего не могут понять…
Я играл с ними. Это был мой мир, мое маленькое царство, еще до того, как у меня появились большие царства и большие миры. Например, я садился возле какого-нибудь гнездышка и вылавливал всех тварей, которые ползли к нему. Рано или поздно они начинали о чем-то догадываться – и переставали ползать в это гнездышко…
Они были до странного… умные…
Я играл с ними. Помню, однажды прорыл по их дорожкам каналы, пустил туда воду из маленького озерца – то-то суетились в гнезде. Или строил из глины какие-нибудь пирамидки, башенки, смотрел, как твари их разбирают, а иногда и не разбирают – прорывают в них какие-то свои ходы, норки, тащат нехитрый скарб…
Я играл с ними – пока отец не звал меня ужинать, сажал к себе на колени, показывал звездное небо, говорил о мирах, о Туманной Империи, об Изгнанниках, Великом Противостоянии и Третьем Возврате. Все эти вещи я начал понимать гораздо позже, тогда я не бог весь как слушал отца, все мои мысли были заняты тем, что там… там…
Иногда я хватал какую-нибудь особо замысловатую тварь, сажал на ладонь, смотрел, как она вертится, пытается понять, что случилось, чуть не соскальзывает с моей руки. Иногда я отпускал своих пленников, иногда разламывал их прочные скелеты, смотрел, что у них там внутри, потом мои пальцы были перепачканы их кровью, которая горела, если ее поджечь.
Конечно, они кусались, и довольно сильно. Больше всего мне досаждали большие, трескучие, которые летали, плевались острыми жалами. Хотя и от ползущих по земле тоже было мало радости – жала были у всех. Пару раз меня цапали довольно сильно, отец еще ворчал, где ты так поранился, ты смотри, тут инфекции ходят, не дай-то боже…
Потом они ушли – просто покинули свой муравейник и ушли, я видел, как они неровными рядами скользят по дорожкам. В этом было что-то символическое, они оставляли этот город мне – как победителю. Пару дней я играл в опустошенном городе, наслаждался, что никто не жалит меня, потом мне наскучили пустые гнездышки, я пошел за тварями, которые строили новую колонию. Мне нравилось смотреть, как они волокут камушек на камушек – я сбрасывал эти камушки, и смотрел, как они волокут их снова…
Ах да… теперь вспомнил, почему я помню про нее так хорошо, – про маленькую безымянную планетку. Не про земли, где в вековой мерзлоте застыли мечты, не про миры, где в лабиринтах времени можно было столкнуться с самим собой, а именно про эту землю, где…
Да… Это случилось, когда я поутру, как всегда, пришел играть с ними. Кажется, я просто не заметил рядом с их гнездом еще одно гнездо, уже не мирных тварей, а каких-то хищников, крупных, сильных… они появились откуда-то за ночь… они-то и набросились на меня, всем скопом, вонзились – со всех сторон…
Дальше ничего не помню… кричал… да, кричал. Откуда-то из ниоткуда выскочил отец, подхватил меня, чем-то смазывал мои ожоги, говорил что-то про дезактивацию, они же радиоактивные, ты куда полез-то вообще?
А потом он отстегал меня – хорошенько, крепко, никогда раньше не бил, ни до, ни после, а тут как прорвало в нем что-то… Я тогда так и не понял – за что, почему меня все бьют, почему все так больно, понял уже много лет спустя, уже в академии…
Так вот, мой отец… как бы это сказать помягче… был из тех, кто верит в иной разум, что все эти твари на других землях – ползают, летают, прыгают – они тоже могут думать, и что если мы не понимаем их цивилизации, это не значит, что ее нет. А потому – трогать не смей, а если бы кто пришел, твой дом бы так развалил, хорошо бы было? Хорошо?
Что хорошего-то, когда и нет у нас никакого дома, в корабле мотаемся по всей вселенной, ни флага, ни родины…
Что еще помню… ничего не помню… вот этот смешной муравейник, зверушки, снующие туда-сюда… гнездышки… длинные такие, высокие, со множеством ячеек… по ночам какие-то огоньки зажигаются в гнездышках, так красиво… твари скользят по дорожкам – синие, красные, зеленые… и еще помню, как распускались то тут то там цветы, причудливые такие, с одним четырехугольным лепестком дивной расцветки – красные и белые полоски, а один уголок лепестка – синий в белую крапинку.
Юность свою вспоминаю уже более отчетливо – когда отец после долгих скитаний получил, наконец, место интегратора в туманности Белого духа, и мы переехали…
