Ознакомительная версия.
Если вы хотите разобраться во всей этой истории, вы должны понять наши отношения. Она была прекрасней любой другой девушки, но дело даже не в этом. В процветающей стране много хорошеньких девочек. Дело в том, что было у нее внутри. Она была сексуальна, но ее сексуальность была какой-то растительной. Слепая, цепкая, не знающая преград сексуальность, которая не так уж и важна, потому что основана на инстинкте, как фотосинтез. Не как у животного, а как у растения. Поняли, о чем я? Я знал, что мы будем заниматься любовью, точно также, как и все остальные мужчины и женщины, но я знал и то, что наши объятия будут такими же притупленными, отчужденными и бессмысленными, как и те объятия, в которые плющ заключает железную решетку.
Наш секс был интересен только тем, что он был абсолютно неинтересен.
Мне кажется - нет, я уверен в том, что насилие было единственной побудительной силой. Насилие не было просто сном, оно было реальным. Оно было таким же мощным, молниеносным и резким, как форд Эйса Меррила. Насилие в столовой "Хорошая Еда для Джо", насилие в машине Нормана Бланшетта. И в нем тоже было что-то слепое и растительное. Может быть, она действительно была чем-то вроде вьющейся виноградной лозы. Ведь Венера-мухоловка - это тоже разновидность лозы, но это растение плотоядно, и она сжимает челюсти совсем как животное, когда муха или кусочек сырого мяса попадают в чашечку его цветка.
И последней составляющей наших отношений была моя собственная пассивность. Я не мог заполнить дыру в моей жизни. Но не ту дыру, которая образуется, когда девушка бросает тебя - нет, я не хочу возлагать на нее никакой ответственности - а ту черную, засасывающую воронку, которая всегда существовала во мне. Нона заполнила эту воронку. Она заставила меня двигаться и действовать.
Она сделала меня благородным.
Может быть, теперь вы кое-что понимаете. Почему она снится мне. Почему зачарованность остается несмотря на раскаяние и отвращение. Почему я ненавижу ее. Почему я боюсь ее. И почему даже сейчас я все еще люблю ее.
От Августовской заставы до Гардинера было восемь миль, и мы преодолели их за несколько быстро промелькнувших минут. Я зажал пилку одеревеневшей рукой и смотрел на вспыхнувшую в свете фар надпись "ЧТОБЫ ВЫЕХАТЬ ИЗ ГОРОДА ПО ШОССЕ 14, СВЕРНИТЕ НАПРАВО". Луна скрылась за облаками, и начало моросить.
"Жаль, что не могу подвезти вас подальше", - сказал Бланшетт.
"Все в порядке", - сказала Нона мягким голосом, и я почувствовал, как я ненависть вгрызается в мой мозг, словно отбойный молоток. "Просто высадите нас на заставе".
Он ехал, соблюдая ограничение скорости до тридцати миль в час. Я знал, что я собираюсь сейчас сделать. Ноги словно превратились в жидкий свинец.
Пост был освещен только одним фонарем. Слева через сгущающийся туман я мог различить огни Гардинера. Справа ничего, кроме черноты. Ни одной машины не было видно вокруг.
Я вышел. Нона соскользнула с сиденья, одарив Нормана Бланшетта прощальной улыбкой. Я не беспокоился. Все шло, как по нотам.
Бланшетт улыбался отвратительной свинячьей улыбкой, испытывая облегчение от того, что наконец-то отделался от нас. "Ну что ж, счастливого вам..."
"Ой, моя сумочка! Не увозите мою сумочку!"
"Я заберу ее", - сказал я ей. Я заглянул в машину. Бланшетт увидел, что у меня в руке, и свинячья улыбка застыла у него на лице.
Чьи-то фары сверкнули на холме, но было уже поздно останавливаться. Ничто не могло удержать меня. Левой рукой я схватил сумочку Ноны. Правой я воткнул стальную пилку прямо в глотку Бланшетту. Он издал короткое блеяние.
Я выбрался из машины. Нона махала приближающейся машине. В снежной темноте я не мог разглядеть ее как следует, все, что я видел, это два ослепительных луча света от фар. Я спрятался за машиной Бланшетта, наблюдая за Ноной через заднее стекло.
Голоса почти не были слышны в нарастающем шуме ветра.
"... случилось, леди?"
"... отец ... ветер... сердечный приступ! Не можете ли вы..."
Я сделал короткую перебежку, обогнув багажник машины Нормана Бланшетта, и осторожно выглянул. Теперь я мог видеть их. Гибкий силуэт Ноны рядом с высокой фигурой. Они стояли рядом с пикапом. Потом они подошли к "Шевроле" с левой стороны, к тому месту, где Норман Бланшетт сгорбился над рулем, и пилка Ноны торчала из его глотки. Водитель пикапа был молодым парнем, одетым во что-то вроде авиационной куртки. Он заглянул в машину. Я подошел сзади.
"О Боже мой, леди!" - сказал он. "Да этот парень весь в крови! Что..."
Я зажал его шею правой рукой, а левой рукой взялся за свое правое запястье. Потом резко дернул его вверх. Его голова стукнулась о верхнюю часть двери, раздался глухой звук. Парень обмяк и свалился мне на руки.
Можно было бы и не продолжать. Он не успел как следует разглядеть Нону, а меня не видел вообще. Можно было бы и не продолжать. Но он был человеком, вмешавшимся в наши дела, еще одним человеком, который встал на нашем пути и пытался обидеть нас. Я устал от обид. Я задушил его.
Когда все было кончено, я поднял взгляд и увидел Нону в пересекающихся лучах фар "Шевроле" и пикапа. Ее лицо было гротескной маской ненависти, любви, торжества и радости. Она раскрыла мне объятия, и я пошел к ней. Мы поцеловались. Губы ее были холодными, но язык - теплым. Я глубоко запустил пальцы в пряди ее волос. Вокруг нас выл ветер.
"А сейчас приведи это все в порядок", - сказала она. "Прежде чем появится кто- нибудь другой".
Я привел все в порядок. Это была небрежная работа, но я знал, что это все, что нам нужно. Выиграть немного времени. Потом это будет уже неважно. Мы будем в безопасности.
Тело молодого парня было легким. Я поднял его на руки, перенес через дорогу и выбросил в овраг. Его обмякшее тело несколько раз перекувырнулось по пути на дно, совсем как набитое тряпками чучело, которое мистер Холлис заставлял выносить меня на кукурузное поле каждый июль. Я вернулся за Бланшеттом.
Он был тяжелее, и кровь из него лилась, как из зарезанной свиньи. Я попытался поднять его, сделал три неверных шага, а потом тело выскользнуло у меня из рук и упало на дорогу. Я перевернул его. Свежевыпавший снег налип ему на лицо, делая его похожим на маску лыжника.
Я наклонился над ним, ухватил его под руки и потащил к оврагу. Его ноги оставляли на снегу глубокие борозды. Я швырнул его вниз и наблюдал за тем, как он скользит вниз по откосу на спине, вскинув руки над головой. Его глаза были широко раскрыты и наблюдали внимательно за падающими прямо на них снежными хлопьями. Если снег и дальше будет так идти, то к тому времени, когда появятся снегоочистители, на месте его глаз окажутся два небольших сугробика.
Я пошел обратно по дороге. Нона уже влезла в кабину пикапа. Ей не надо было объяснять, в какой машине мы поедем. Я мог видеть мертвенно-бледное пятно ее лица, черные дыры ее глаз, и это все. Я сел в машину Бланшетта, прямо на лужицы крови, собравшиеся в выемках пупырчатого винилового коврика на сиденье, и поставил ее на обочину. Я выключил фары и включил аварийный сигнал подфарников. Потом я вышел из машины. Для любого проезжающего мимо человека это зрелище будет выглядеть так, как будто у машины сломался мотор, а водитель отправился в город на поиски ремонтной мастерской. Я был очень доволен своей импровизацией. Словно всю свою жизнь я занимался тем, что убивал людей. Я заторопился к пикапу, залез в кабину и развернул его по направлению к въезду на заставу.
Ознакомительная версия.
