Хардвик положил лист на стол.
— Я понимаю, что вы имели в виду, когда сказали, что сейчас у вас вопросов стало больше, чем вначале. Тут и молодой человек, которому больше ста лет, и гладкий, скользкий дом, и третье надгробье с непостижимой надписью. Вы ни разу не говорили с Уоллисом?
— С ним никто не говорил. Кроме почтальона. Когда Уоллис выходит на свою ежедневную прогулку, он берёт с собой ружьё.
— И что, люди боятся заговаривать с ним?
— Вы имеете в виду из-за ружья?
— Да, пожалуй. Почему он всегда при оружии?
Льюис покачал головой.
— Не знаю. Я пытался найти этому какое-то объяснение, понять, почему он всегда берёт с собой ружьё. Насколько мне известно, он не сделал из него ни одного выстрела. Однако я не думаю, что местные жители не вступают с ним в разговоры, потому что он вооружён. Уоллис для них — анахронизм, нечто из прошлого века. Я уверен, его никто не боится. Он слишком долго жил там. Слишком привычен. Он просто часть этих мест — такой же привычный, как деревья или скалы. Но при этом особого расположения к нему тоже никто не испытывает. Подозреваю, что, встретившись с ним лицом к лицу, большинство местных жителей будут чувствовать себя не очень уютно. Он не такой, как все, — нечто большее и одновременно нечто меньшее. Как человек, утративший своё человеческое естество. Я думаю, втайне многие соседи даже немного стыдятся его, потому что он каким-то образом, может быть, невольно, обошёл старость стороной, а старость — это одно из наших наказаний, но в то же время и одно из неотъемлемых прав человека. Может быть, этот затаённый стыд в какой-то степени объясняет и их нежелание рассказывать об Уоллисе.
— Вы наблюдали за ним долго?
— Поначалу — да. Но теперь у меня группа. Мои сотрудники следят за ним посменно. У нас больше десятка наблюдательных постов, и их мы тоже периодически меняем. Но каждый день и каждый час дом Уоллиса находится под наблюдением.
— Я смотрю, вас эта ситуация заинтересовала всерьёз.
— И не без оснований, — ответил Льюис. — Я хочу показать вам ещё кое-что.
Он наклонился, поднял кейс, стоявший у кресла, раскрыл его и, достав пачку фотографий, передал их Хардвику.
— Что вы на это скажете?
Хардвик взял фотографии. И внезапно застыл. Лицо его побледнело, руки затряслись. Затем он принялся аккуратно раскладывать фотографии на столе, но взгляд его удерживала первая — та, что лежала сверху. Льюис увидел в его глазах вопрос и сказал:
— В могиле. В той самой, где надгробье с непонятными закорючками.
Аппарат связи пронзительно засвистел. Инек Уоллис отложил дневник и встал из-за стола. Прошёл через комнату к аппарату, нажал кнопку и вставил ключ. Свист прекратился.
Из аппарата донеслось гудение, и на экране появились слова — сначала едва различимые, но с каждой секундой всё более отчётливые:
НОМЕР 406 301 СТАНЦИИ 18 327. ПУТЕШЕСТВЕННИК В 16 097.38. ЖИТЕЛЬ ПЛАНЕТЫ ТУБАН-6.
БАГАЖА НЕТ. ЖИДКОСТНЫЙ КОНТЕЙНЕР НОМЕР 3. СМЕСЬ 27. ОТПРАВЛЕНИЕ НА СТАНЦИЮ 12 892 В 16 439.16.
ПРОШУ ПОДТВЕРЖДЕНИЯ.
Инек взглянул на большой галактический хронометр, закреплённый на стене. До прибытия гостя оставалось ещё три часа.
Он коснулся другой кнопки, и из щели на боку аппарата выполз тонкий металлический лист с текстом сообщения. Дубликат автоматически поступил в архив. Послышался щелчок, и экран опустел до следующего послания.
Инек вытащил металлическую пластинку с двумя дырочками и подколол в досье, затем опустил руки на клавиатуру и напечатал:
НОМЕР 406 301 ПОЛУЧЕН. ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ГОТОВНОСТИ В БЛИЖАЙШЕЕ ВРЕМЯ.
Текст высветился на экране, и Инек не стал его стирать. Тубан-6? Интересно, кто-нибудь оттуда уже бывал здесь? Уоллис решил, что, закончив дела, непременно заглянет в картотеку и проверит.
Путешественнику требовался жидкостный контейнер, и такие гости, как правило, оказывались наименее интересными. Завязать с ними разговор удавалось далеко не всегда, поскольку их языковые концепции часто вызывали слишком много трудностей для понимания. А нередко и сами мыслительные процессы этих существ столь значительно отличались от человеческих, что с ними невозможно было найти точку соприкосновения.
Хотя так случалось не всегда. Уоллис вспомнил, как несколько лет назад к нему попал такой вот обитатель жидкой среды откуда-то из созвездия Гидры (или из Гиад?), с которым они проговорили всю ночь, и так было интересно, что Инек едва не пропустил время отправки гостя на станцию назначения. Это довольно путаное общение (едва ли его можно было назвать беседой) продолжалось всего несколько часов, но оставило у него ощущение товарищеской, даже братской близости.
Он — а может быть, она или оно, поскольку у них как-то не возникло необходимости прояснить этот вопрос, — больше на станции не появлялся. Впрочем, так случалось часто. Очень немногие из гостей останавливались на его станции на обратном пути. Большинство из них просто следовали к своей цели.
Но он (она или оно) остался в его записях. Чёрным по белому. Как и все остальные. До единого. Чёрным по белому. Ему потребовался, вспоминал Уоллис, почти весь следующий день, чтобы, сгорбившись за столом, описать услышанное: все рассказанные истории, все впечатления о далёких, прекрасных и манящих мирах (манящих, потому что так много было там непонятного), всё тепло товарищеских отношений, возникших между ним и этим странным, уродливым, по земным меркам, существом с другой планеты. И теперь в любой день по желанию он мог вытащить из длинного ряда стоящих на полке дневников тот самый и вновь пережить памятную ночь. Хотя он ни разу этого не сделал. Странно, отчего-то ему всегда не хватает времени, или кажется, что не хватает, — на то, чтобы перелистать и перечитать хоть что-то из записанного за долгие годы…
Он отвернулся от аппарата связи и подкатил жидкостный контейнер номер три под материализатор, установил его точно на место и закрепил. Затем вытянул из стены шланг, нажал на селекторе кнопку номер 27 и заполнил контейнер. Шланг, когда он его отпустил, сам уполз обратно в стену.
Уоллис вернулся к клавиатуре, убрал текст с экрана и послал подтверждение о полной готовности к приёму путешественника с Тубана, в свою очередь получил двойное подтверждение с центральной станции и перевёл аппарат в состояние готовности для новых сообщений.
Затем прошёл к картотечному шкафу, расположенному у письменного стола, и вытянул ящик, заполненный карточками. Да, действительно: Тубан-6. И число: 22 августа 1931 года. Инек прошёл через комнату к стене, от пола до потолка заставленной полками с книгами, журналами, его дневниками, и, выбрав нужную тетрадь, вернулся к столу.
