- Много ты себе воображаешь, начальник, - отозвался один из парней. - С первого дня, здешней жизни не зная, а хочешь один всем править и свои порядки наводить? Смотри, на нас у многих бывала кишка тонка.
- Грубишь - груби, - ответил я спокойно. - Я с вами пререкаться не стану. - Все это время я прислушивался к конскому ржанию, кружившему вокруг амбара сужающимися кругами. - Захотите узнать, на что я способен, - узнаете, и больше мне с вами говорить не о чем. Ступайте и сами решайте, как вам быть.
- Не то ты делаешь, начальник, - заметил один из парней. Предшественник твой, он потише тебя был, и то на нож нарвался. А ты, по-моему, и вообще не жилец.
- До чего же вы распустились, раз с милицией так разговариваете, вздохнул я, опять всем видом демонстрируя сожаление. - Не зря именно меня к вам прислали... Что ж, парень, ты сам свою судьбу выбрал. Как говорится, сам кашу заварил, сам ее и расхлебывай.
Уже несколько секунд назад в дверях амбара появился еще один парень и замер, злым и настороженным взглядом рыская по залу. Я сделал быстрый выпад и, крепко схватив его, притянул к себе.
- Значит, это один из конокрадов, о которых вы мне говорили? обратился я к четырем моим собеседникам. - Ну-ну, чего молчите, договаривайте прямо при нем...
У схваченного мной парня в глазах полыхнул такой огонь, что с четверых моих собеседников форс сразу слезать начал.
- Ты что, начальник... - чуть не поперхнувшись, выдавил один из них. Ты что, это...
- Ладно-ладно, - беззаботно и дружелюбно откликнулся я. - Неужели при нем повторить не желаете? А как же гражданская смелость? Хотя какая там гражданская смелость - я же понимаю, не от любви к милиции вы мне его заложили: личные счеты свести хотели... Но зачем в кусты-то уходить? Совсем втихую действовать негоже, надо и ответственность со мной разделить... Я не слабак и слабаков не люблю... Ну, пошли... - обратился я к задержанному парню.
* * *
Втроем они подтянули ко мне дрожащую всем телом лошадь. Я себя не подвел и в лужу не сел. Нормальненько так вскочил на нее, потрепал, погладил, пошептал - дал ей мою руку почувствовать.
- Ну, нам ли волков бояться? - сказал я ей. - Или того, кто за волком прячется? Ты у нас штучка иностранная и не знаешь, что в этих краях волков в жизни не водилось, и не допустим мы, чтобы один приблудный разбойник всю округу пугал.
Лошадь приуспокоилась, и мы поехали во тьму. Воющий зверь - или кто бы он там ни был - блуждал где-то поблизости. Я держал путь на его голос, по неосвещенной дороге, иногда притормаживая лошадь и прислушиваясь, чтобы поточнее определить направление. Какие чувства мной владели? Ну, может, азарта было чуток... А так - никаких... Я, понимаешь ли, за несколько часов в другую жизнь с ходу нырнул, как в ледяную воду, в перекореженный какой-то мир, где люди и мыслили, и говорили, и действовали по-другому. И надо было подстраиваться под их вывихнутое и сумасшедшее существование, чтобы тебя не то что поняли, а хотя бы услышали - чтобы не казался ты рыбой, беззвучно разевающей рот. И вот эта странность, вот это ощущение, будто спишь наяву а во сне ведь все законы реальности нарушаются, нет ни логики, ни земного притяжения, и во сне ты не удивляешься, когда, сделав шаг по своей комнате, чтобы выключить телевизор, вдруг опускаешь ногу на глухую тропку посреди чащобы, принимая это, как один из законов сна, - вот это ощущение меня и не отпускало.
А ведь я домой вернулся - и, Господи, как же все изменилось за пять лет, пока я на фронте смерть ковшами хлебал, да все-таки ею не подавился! Ничего похожего, настолько все иное, будто к чужой земле причалил. И друзей ни одного не встретил, никого из сверстников моих, с кем вместе на фронт уходили. Да, будто выкосили всю нашу поросль, и уже на ее месте другая взошла, а нашей жизни как и не существовало. Но пейзаж вокруг оставался прежним, памятным, все эти бараки и развалюхи... Вот, говорю, и не покидало ощущение сна, будто проснешься сейчас по фабричному гудку - и сороковой год на дворе, и на завод слесарить побежишь, а все эти заморочки про войну, вурдалака и конокрадов вспоминать будешь с усмешкой...
Довольно скоро я понял, что мы все больше забираем к дальнему железнодорожному переезду за складами. И направил туда лошадь напрямик, надеясь успеть и перехватить воющее существо.
- Ну, давай, давай, давай... - понукал я. Лошадь, как ни странно, неплохо была ухожена и шла легко и ровно.
Вот и переезд. Я вытащил "Вальтер", заранее готовясь к любым неожиданностям. Переездом мало пользовались, и на нем поблескивал чистый незатоптанный снег. По правую руку темнели склады, а дальше - черный провал, спуск к прудам.
За переездом, где дорога белела, почудилась мне какая-то тень. Я попридержал лошадь и направил ее через переезд шагом. Вой вдруг умолк. Но тень оставалась на месте, и была она, похоже, довольно велика.
Теперь бы только определить, кто отбрасывает эту тень, и не стрелять ни в коем случае. Хорош я буду, если продырявлю шкуру бездомной дворняжке или изрешечу какой-нибудь неодушевленный предмет. Тогда можно будет и крест ставить на моей милицейской карьере - в такое посмешище превращусь, что долго не забудется.
Мне показалось, что тень слегка дрогнула. Может, это был обман зрения. А может, и нет - лошадь начала нервничать. Я похлопал ее по шее, и мы медленно-медленно стали сближаться с тенью. Лошадь дернулась и заржала коротко и тихо. Этого было достаточно, чтобы тень метнулась в сторону.
- Стой, стрелять буду! - заорал я.
И "оно" помчалось - с тяжелым дыханием, прячась за вагонами, пробираясь в ту сторону, где к путям выходил мысок небольшого перелеска, - явно намереваясь ускользнуть под прикрытием этого перелеска. Я поскакал вдоль путей, по звуку преследуя убегавшего. Двигался он на удивление быстро. И все-таки я его нагонял и до просвета между двумя товарными составами успел раньше него. Вскинув пистолет, я приготовился выстрелить, что бы ни появилось в просвете.
И вот "оно" появилось. Я выстрелил ему под ноги, и "оно" уставилось на меня. Это был человек - во всяком случае, по общим очертаниям. Снег отсвечивал, луна выглянула, и я мог достаточно его разглядеть. Вид у него был отвратительный. Бугорчатый лысый череп, огромные глаза, скорей гасившие свет, чем отражавшие, только в самом центре тлели красные огоньки, и весь он то ли зарос шерстью, то ли замотан в мохнатое тряпье с головы до пят, и ноги у него босые, и ступни ног крупные и словно бы изуродованные. Он стоял не шевелясь, а я держал его под прицелом.
- Ты кто такой? - спросил я.
Ни страха, ни удивления я не чувствовал - и эту уродину воспринимал как данность, как продолжение моего нелепого сна наяву, где все может случиться. А вот лошадь нервничала, вела себя так, словно запах, исходивший от этого существа, был ей чужд и страшен.
