Он повернулся к скандинаву:
— Поль Бернадак, физик. Роется в чреве атомов, извлекая оттуда x-частицы. Объединить тебя, его и Луи — и получится прекрасное трио!
Так и болтая о том о сем, трое прибывших быстро и с аппетитом умяли все, что попалось им под руку. Поль, Бернар и Луи вспоминали студенческие деньки и те веселые поездки, в которые они часто срывались десятью годами ранее. Сигурд короткими репликами, произносимыми хриплым басом, давал понять, что ему тоже знакомы те места, о которых шла речь.
— А теперь, — сказал Поль, — вам нужно заняться разбивкой палаток. В сентябре тут рано темнеет. В доме, к сожалению, расположить вас не могу — места не хватит. Внутри только кухня, моя спальня, она же библиотека, чулан — вот и все комнаты!
Палатки были извлечены из чехлов и установлены на открытом месте с ловкостью, свидетельствовавшей о долгой привычке; затем, так как уже смеркалось и над близлежащими скалами поднимался полумесяц, они разожгли небольшой костер и расположились вокруг. Все четверо раскурили трубки, и Поль заговорил наконец о том, чем и была вызвана эта встреча. Выпустив парочку больших клубов дыма, он, после едва заметного колебания, обратился к Луи:
— А вот скажи мне, астроном. Как, по-твоему — стоит ли исследование какой-нибудь планеты, например, Марса, того, чтобы ради этого рисковать жизнью?
— Естественно! Но к чему этот вопрос? Ты же не собираешься туда отправиться?
— Ну почему же? Как раз таки собираюсь! И даже знаю, как это сделать. По крайней мере, думаю, что знаю. Как тебе известно, я сейчас работаю над возможностью «приручить» уран. Так вот, в последние месяцы я достиг весьма обнадеживающих результатов. Пока, конечно, еще случаются сбои, да и опасное это дело — мой диссоциатор улетел в небо! К счастью, кроме меня в лаборатории никого не было. Так как существует опасность взрыва, теперь я работаю в пустынной долине, всего лишь с тремя коллегами, а материалы мне поставляет атомный завод, расположенный в Центральном массиве[1]. Исчезновение дезинтегратора заметил лишь мой брат, но вы и сами знаете, какой он. Ему интересны лишь кисти да краски! Я объяснил ему, что аппарат разорвало вдребезги. Позднее я воспроизвел это уже в меньших масштабах, даже построил экспериментальную ракету. Одно досадно: мне никак не удается взять уран под полный контроль. Пока что ракета стартует слишком бурно, буквально выдирая все из земли, так что наша задача — найти способ как-то замедлить реакцию разложения. На нынешней стадии моих исследований уран мог бы использоваться разве что в военных целях, да и то… Должен сказать также, что я добиваюсь результатов, не слишком хорошо понимая, как они объясняются в теории. Такое — когда что-то получается, но ты не знаешь за счет чего — в науке случается не так уж и редко. Я ни с кем это не обсуждал пока, кроме вас двоих, которых прекрасно знаю, и думаю, что спокойно могу об этом говорить и в присутствии Ольсена, который из страны, где давно уже осознали, что лучше направлять свой ум на созидание, нежели на разрушение. Задам лишь один вопрос: если я решу полететь на Марс, вы составите мне компанию? Для того чтобы такая экспедиция представляла научный интерес, она должна быть полной. Я — физик, Луи мог бы стать нашим штурманом. Марс ждет и тебя, Бернар, и вас тоже, Ольсен. Даже если вы вернетесь оттуда всего лишь со щепоткой земли, всегда сможете сказать, что это «редкая земля»[2]!
И он прыснул со смеху, как делал всегда, когда полагал, что сказал нечто остроумное.
Остальные молча переглянулись. Уже догорал костер, который никто и не думал поддерживать. Становилось прохладно. Бернар содрогнулся и поплотнее закутался в плед.
— Что ж мы сидим, словно белоручки какие-то? Так и огонь погаснет. — Он встал и, помешав головешки, выбил пламя. — В общем, так, Поль: полетишь — я с тобой. Но прежде нужно построить нормальный летательный аппарат. Я как раз знаю человека, который вот уже много лет вынашивает эту идею. Ему недостает только двигателя. Ему пятьдесят один год, зовут Жан Фортен, авиационный инженер. Это он конструировал те большие стратосферные самолеты, которые летают по маршруту «Париж — Сайгон — Сидней — Сан-Франциско — Париж». Но у него какие-то проблемы с сердцем, поэтому отправиться с нами он не сможет.
— Я все как следует просчитаю, — сказал Луи, — и, разумеется, тоже полечу. Эта загадочная планета давно уже не дает мне покоя. Мы узнаем, есть ли на ней каналы, растительность, марсиане… если, конечно, долетим. Но есть и другая проблема. Во что это нам встанет?
— Вот в этом-то и загвоздка. Пиренейская лаборатория съела не только государственные субсидии, но и все мои личные накопления. Впрочем, нам все равно бы этого не хватило.
— Насчет финансов не переживайте, — вступил в разговор Сигурд. — Я колоссально богат — как-никак, владею парочкой рудников и спичечной фабрикой. Думаю, ваше правительство что-нибудь подкинет. Я добавлю. Единственное условие: я тоже участвую в экспедиции.
— Ну разумеется, — ответили три голоса.
— Отлично, — сказал Сигурд. — Саму экспедицию, думаю, обсудим, когда Бернар точно будет знать, удастся ли ему совладать с ураном. Это, конечно же, чудесное открытие — но и весьма опасное. Если нас оно и не убьет, то вполне может убить кого-то еще.
Он неспешно поднялся на ноги и пошел спать в свою палатку. Трое французов еще немного посидели, но потом тоже отправились на боковую.
Глава 2. Экспериментальная ракета
На следующее утро, с рассветом, Бернара разбудил громовой голос Сигурда, к которому присоединились и он с Луи, чтобы спеть под окном Поля «Братца Якоба»[3]. Тот встал позевывая, так как утром любил поспать подольше, достигая пика своих умственных способностей лишь часам к десяти вечера. Четыре товарища приступили к общему туалету у примыкавшего к дому умывальника, вода в который поступала из небольшого родника. Шишковатая мускулатура Бернара резко контрастировала с огромной, но развитой Сигурда и сухой и рельефной Луи. Что до Поля, то он был крайне худосочен — о таких говорят: кожа да кости, — но Бернар и Луи прекрасно знали, что без него и его неукротимой энергии они бы не выжили в Кавказских горах. Поль, этот старина Поль, самый закоренелый лентяй бордоского лицея, этот легендарный уже «Поль-лоботряс», о котором кто-то из преподавателей как-то сказал, что он никогда и ни в чем не добьется успеха, вдруг принялся работать по двенадцать часов в день, блестяще сдал экзамены, получил допуск к преподаванию математики, защитил докторскую по физике и являлся теперь одним из самых многообещающих физиков молодой мировой команды ученых. Но на две недели в году он удалялся в свой домик в Дордони, где жил в одиночестве, питаясь консервами и проводя дни за чтением — сидя или лежа, с неизменной трубкой в руке — приключенческих романов. «Здравые мысли посещают меня, только когда я бездельничаю», — говорил он, и друзья знали, что вырвать его из этого пиршества души до окончания двухнедельного срока могла бы лишь какая-нибудь катастрофа.
