Руиз ждал смерти. Мысли его были вялы, едва оформлены. Он тонул в безответной трясине своего гибнущего тела. Поэтому солнце Линии уже не жгло его так немилосердно, как три дня назад, когда линиане привязали его к игольному дереву. Боль от медленно проникающих в тело шипов уже не была такой сильной. Время от времени шип пронзал какой-нибудь чувствительный орган, и Руиз несколько секунд извивался, пока не иссякали остатки сил. Кричать он уже перестал. Еще живая часть его сознания блуждала в воспоминаниях.
…Руиз прибыл на Линию с ночным десантом. Он спустился с неба вместе с двумя сотнями таких же освободителей, все они были преисполнены веры в себя и праведного гнева. Руиз вспоминал себя, чуть более молодого, с равной долей удивления и презрения. Трудно было представить, как просто смотрел он тогда на мир: рабство — зло. Искоренить.
…Чудовищная безжалостность линиан — разумных китообразных, которые разводили людей в небольших изолированных загонах для продажи на рынках. С теми рабами, которые посмели словом, делом или хотя бы мыслями поддержать бунт, они проделывали нечто невообразимое. Картины вспыхивали в угасающем сознании Руиза: страшная смерть, пытки, все цвета ужаса — красный цвет крови, чернота горелого мяса, бледная плоть трупов. Сколь велика была его вина? Руиз попытался покачать головой, но иглы держали крепко.
…Руиз был в отчаянии. Оказывается, его отряд освободителей наняла Лига Искусств, гигантская корпорация, тысячелетиями контролировавшая законную работорговлю в пангалактике. И это после долгих месяцев отчаянной борьбы, тысяч смертей! В ярости он ворвался к своему командиру.
— Почему?!
— Потому что так лучше. Не предел совершенства, но лучше. Линиане — чудовища. Лига — бизнес. — Лицо командира подернулось дымкой воспоминаний, затем перед Руизом снова возникла стальная маска, лишенная всякого выражения нечеловеческая форма.
— Так лучше, Руиз.
… Повинуясь слепому бешенству, Руиз набрал среди своих товарищей-освободителей группу, чтобы противостоять и линианам, и Лиге.
…Его кампания завершилась крахом — рабы не поддержали ее. Это лишь продлило агонию на Линии. Очередное предательство привело его к медленной жертвенной смерти на игольном дереве.
Последний обрывок воспоминания, небрежно запечатленный на носителе, был связан с агентами Лиги, которые сняли Руиза с дерева живым. Никакого оттенка благодарности в памяти не было — лишь бесстрастная констатация факта.
Установив топографию воспоминаний, Накер протянул сенсор вдоль дна Руизова сознания, прокладывая путь в илистой толще мертвых воспоминаний. Ему пришлось обходить корни смертной сети там, где они врастали прямо в основание психики. Напрямую атаковать сеть было нельзя. Любое подобное усилие будет моментально замечено, и сеть замкнется. Но и окольным путем сделать можно немало. Например, подвести под систему якорей смертной сети тонкую, скользкую пленку энергии, взятой из сексуальных резервов личности Руиза — суть любви к жизни. Если сеть включится, то, прежде чем сорваться, несколько драгоценных мгновений ее канаты будут скользить вхолостую. Единственный недостаток идеи заключался в том, что Руиз, чей мозг окажется перегружен сексуальными импульсами, сделается довольно податлив на романтические порывы. Но ничего нельзя достичь без потерь. Накер решил, что это забавное и лично для него приятное решение проблемы Руиза.
«Кроме того, — подумал Накер, — никакой другой вариант и не сработает».
Он выбрал отнюдь не самый простой метод. Каждую точку анкеровки приходилось обрабатывать с предельной осторожностью. Собственно введение смазки требовало аккуратности, какой могли похвастаться не более полудюжины негеншианских мозг-навигаторов во всей пангалактике.
Наконец операция была завершена.
Но прежде, чем удалиться, Накер позволил себе удовольствие взглянуть на недавнее воспоминание: Руиз в своем убежище.
Глазами Руиза Накер разглядывал террасу, выстроенную над огромной пропастью. По краям ее были расставлены глубокие кадки, в которых росли цветы сотен миров. Снаружи — ничего, кроме голых скал; внутри — сладостное благоухание.
Руиз наполнил длинноносую лейку и начал медленно и методично поливать растения. То же поле, что удерживало атмосферу террасы, смягчало яростное сияние голубого солнца до теплого ласкового света. Единственным источником звука были пчелы, которые сновали между клумбами и ульем, спрятанным в затененном углу террасы.
Накер глубже погрузился в воспоминание, отыскивая мысли, сопровождавшие это занятие Руиза, но тот, казалось, очистил себя от дум, от чувств и пребывал только в настоящем. Накер недоумевал, как такое возможно.
Каждый раз, когда Руиз приходил к нему, мозг-навигатор находил подобное воспоминание и любовался им. Странно, что Руиз Ав, эмиссар Лиги Искусств, которого все боятся, который убивает деловито и отрешенно — а это явно патология — проводит свободное время в полном одиночестве, выращивая цветы в пустом безжизненном мирке.
«Очень странный человек». Накер вернулся в себя и припомнил разговор, который состоялся между ним и Руизом во время одного из визитов эмиссара.
— Ты ведь сам в прошлом раб. — Накера переполняло извращенное любопытство. — Как же ты можешь работать на охотников за рабами, на Лигу?
— Бывают и худшие хозяева. Лиге выгодно обращаться со своим добром прилично.
— И ты не испытываешь угрызений совести? Взгляд Руиза ничего не выражал.
— А что, должен?
— Ну… наверное. Некоторые испытывали бы. Руиз долго молчал, потом заговорил терпеливым тоном:
— Ты слыхал о Серебряном Долларе, ледяном мире? Это шахтерская планета где-то за границами пангалактики.
— Нет, — ответил Накер.
— Там водится нечто вроде разумных рыб. Большую часть года они проводят подо льдом и только во время экваториальной оттепели выходят на открытую воду. На самом деле это не совсем рыбы, они теплокровные. Но у них есть жабры, поэтому я называю их рыбами. Может, эти твари и не разумны в строгом смысле этого слова, поскольку у них нет никакой технологии, но у них есть собственный язык, на нем они рассказывают странные рыбьи мифы, которые, кажется, вот-вот поймешь. Новые языки они усваивают с поразительной легкостью. И это не просто способность «ученой обезьяны» — рыбы пользуются огромным спросом как переводчики стихов, прозы и прочих словесных форм искусства. Похоже, они обладают способностью преодолевать межвидовые барьеры, передавая основную мысль и специфическую эмоциональную окраску произведения. Никто не понимает, как такое возможно, в том числе и сами рыбы. Данное явление породило несколько соперничающих школ нейролингвистики, но на самом деле никто не знает, как это у них получается.
