Из лесу появились три всадника. Заметив Джафара, закричали, пришпорили коней и поскакали к берегу. Один достал горн и извлёк два длинных, пронзительных, немузыкальных звука. Джафар обернулся, прислушался. Половина слов была непонятна, но общий смысл ясен: приказывали вернуться.
— Извините, ребята, мне сейчас некогда, — пробормотал он и прибавил скорость.
Арбалетная стрела с шипением вошла в воду в метре от него. Джафар перевернулся на спину и поплыл, прикрываясь пакетом с вещами. Он был уже на середине реки. Вторая стрела пробила надутый пакет и ушла в воду за головой Джафара. В две секунды пакет потерял плавучесть и потянул Джафара на дно.
— Э-э, мы так не договаривались, — чертыхнулся Джафар, пытаясь заткнуть пальцами дыры в пакете. Пластик мягко разорвался и полтора десятка килограммов припасов ушли в глубину. «Однако, что сказал бы Гром…» — подумал Джафар, сориентировался под водой по солнцу, и поплыл к берегу. На мелком месте резко поднялся из воды, выдох, вдох, и снова нырнул. Через долю секунды три стрелы вошли в воду. Джафар выскочил на берег и зигзагами понёсся к прибрежным кустам. Отбежав метров на сто в лес остановился, отстегнул пакет с одеждой, торопливо оделся.
— Я — Гром. Мои действия? — спросил сам себя, пригнулся и побежал назад, к берегу реки. Выбрал наблюдательную позицию за густым кустом, осторожно выглянул. К трём всадникам присоединилось ещё два. Один в кольчуге, другой в кожаной куртке. «Офицер, — решил Джафар, — а те, в панцирях — солдаты». Солдаты что-то возбуждённо говорили, указывая на воду и противоположный берег. Всадник в кожаной куртке спешился и пошёл вдоль берега, изучая следы. Потом сделал отрицательный жест. Офицер и остальные подошли к нему. Следопыт, как окрестил его Джафар, показал на следы, потом прошёл рядом, сильно прихрамывая, и опять показал на следы. Раздался взрыв смеха. Одному из солдат нахлобучили шлем на глаза, надавали дружеских тумаков, толкнули к берегу.
— Эй, мужик! — закричал он, сложив ладони рупором. — Извини, если что! Ошибка вышла!
— За-асранцы! — с чувством сказал Джафар и принялся считать потери. — Соль, сахар — каюк. Мясо тоже утопло. Ладно, мясо вокруг бегает, а вот сахар… Кончилась сладкая жизнь. Ещё — походный топорик. Чёрт с ним, нож остался. Фонарик, аккумулятор… Бинокуляр! Вот это действительно жалко. Теперь ночью я слепой. Ни фонаря, ни бинокуляра. Инфракрасную оптику здесь ещё не делают. Что осталось? Нож, палатка, надувной матрас, верёвка, фляжка, рогатка, зажигалка и та одежда, что на мне. Жить можно, но без комфорта. Кайфоломы! Кто имеет медный щит, тот имеет медный лоб, как говорил великий и мудрый Ходжа Насреддин.
Вечером, перед сном, Джафар прошёлся босиком по песчаной отмели ручья, потом прошёл ещё раз, подражая Следопыту, хромая на правую ногу. Встал на четвереньки и старательно изучил две цепочки следов. Для контроля проложил ещё одну цепочку следов, на этот раз хромая на левую ногу.
— Хреновый из меня следопыт, — заключил он через пять минут, стряхивая с коленей песок.
На восьмой день Джафар разыскал главную базу. Конечно, прошла тысяча лет, конечно, горы не вечны. Но одно дело — знать это теоретически, и совсем другое — увидеть собственными глазами. Огромная неприступная скала, внутри которой располагалась база, раскололась надвое, и половина рухнула в долину, рассыпавшись, как песчаный домик. Катастрофа произошла несколько веков назад. В трёхсотметровой вертикальной стене виднелось тёмное прямоугольное отверстие — разлом прошёл через какое-то помещение. Джафар попытался вспомнить план базы. Не удалось. Перед глазами стояли широкие, людные, ярко освещённые коридоры, но их взаимное расположение ускользало. Тогда он пошёл вдоль стены. Метров через триста обнаружил трещину, которая то сужаясь, то расширяясь, шла до самого верха. Вершина скалы была плоской и служила посадочной площадкой. На базу оттуда можно было попасть на лифте, на грузовом лифте или по лестнице. Лифты, конечно, законсервированы, но с лестницей ничего не могло случиться.
Упираясь спиной и ладонями в одну стену трещины, а ногами в другую, Джафар поднялся метров на десять. Осталось в двадцать пять раз больше.
— Если вы сорвётесь в пропасть, посмотрите направо — открывается вид чудной красоты, — пробормотал он и начал спускаться. Перед серьёзным делом нужно было отдохнуть и подготовиться. Натянув палатку, Джафар с отвращением посмотрел на жареную в углях утку. Холодное жирное, местами подгорелое, а местами сырое мясо, да ещё без соли, хорошо есть после недели голодовки, но не каждый день. Три дня назад он потратил сутки на заготовку продуктов, и теперь питался исключительно жареными утками. В пакете оставалось ещё три тушки.
— Если вместо «вкусно» вы стали говорить «питательно», значит, вы состарились, — сказал и вонзил зубы в мясо. В последние дни Джафар всё больше и больше говорил сам с собой. Не то, чтобы это особенно помогало, но как-то притупляло чувство одиночества. Поев, начал подготовку к восхождению. Срезал две берёзки и изготовил прочные жерди трёхметровой длины. Из того, что осталось, вырезал несколько тридцатисантиметровых колышков.
На следующее утро развёл костёр, подогрел надоевшую донельзя утку, запил водой из ручья. Сложил все свои пожитки в пакет, отнёс к трещине. Размотал тонкую как бечёвка, но чрезвычайно прочную верёвку и сложил вдвойне. Середину закрепил на поясе, одним концом обвязал пакет с имуществом, другим заготовленные накануне жерди. Берёзовые колышки связал и закрепил на поясе. Подумал немного, потом привязал тросиком к поясу нож. По привычке подумал: «Что сделал бы Гром?» Гром посмотрел на небо и сказал:
— Однако, если дождь пойдёт, камень скользкий станет.
Джафар упёрся ногой в стену трещины и полез вверх. Первые двадцать метров дались удивительно легко. Дальше трещина чуть сузилась. На высоте восьмидесяти метров он смог отдохнуть. Загнав в горизонтальную трещину все колышки, сделал узкое, жёсткое, жутко неудобное сиденье. Отдохнув четверть часа, Джафар посмотрел вниз. Потом вверх. Вверх было вдвое дальше. Вздохнул, раскорячился в щели, выдернул колышки (два упали вниз), связал и продолжил путь. На высоте около ста пятидесяти метров удалось отдохнуть по-настоящему. Обломок скалы прочно застрял в сужающейся трещине. На нём можно было сидеть, опёршись спиной о стену, можно было лежать, подогнув или задрав кверху усталые ноги. Два часа Джафар просто отдыхал, потом подтянул наверх пакет с имуществом, умял половину утиной тушки, запил водой из фляжки, подремал часик, чтоб обед усвоился, размял ноги и тронулся вверх. Трещина расширялась. Когда до вершины осталось меньше двадцати метров, он понял, что через минуту сорвётся. Запихнул нож по самую рукоять в трещину и действительно сорвался. Боль резанула по животу. Джафар раскачивался на тонком тросике, которым привязал нож к поясу.
