Но на лице Петра Ильича, на лицах всех тех людей, кого мы видели с утра, не было никакого беспокойства. Никто из них не выглядел удивленным, испуганным, озадаченным. Все мирно занимались своими делами.
Значит, что-то странное и необъяснимое произошло с нами, а не с тем, что нас окружало.
При этой мысли я испытал немалое облегчение. Все-таки это разные вещи: предполагать, что опасность угрожает тебе одному, или думать, что ей подвергаются все люди, весь род человеческий. В конце концов, я и Жорж как-нибудь выкрутимся. Лишь бы со всей землей ничего не случилось.
— Это мы с вами стали ненормальными, — сказал я своему спутнику. — А люди остались такими же, как были.
Жора тупо смотрел на меня.
— Что-то нас ускорило, понимаете? Мы стали двигаться и жить быстрее, а люди живут нормально.
— Нормально!.. Сказал тоже! — Он недоверчиво усмехнулся и встал со скамьи. — Вот гляди. — Он шагнул вперед. — Я иду, а этот стоит. И рот разинул. (Петр Ильич тем временем опять начал бесконечно медленно раскрывать рот.) А ты говоришь «нормально».
— Ну и что же? Просто мы очень быстро двигаемся и чувствуем. Поэтому нам кажется, что все другие неподвижны.
Теперь мы уже шли обратно из совхоза в наш поселок, и я попытался растолковать Жоре тот раздел классической физики, который трактует вопросы движения и скорости.
— Абсолютной скорости не бывает, понимаете? Скорость тела высчитывается относительно другого, которое мы условно считаем неподвижным. И, судя по всему, изменилась наша скорость относительно Земли. А у других людей она осталась прежней. Поэтому нам и кажется, что они стоят на месте…
Он посмотрел на меня с подозрительностью человека, которому на рынке пытаются всучить гнилье.
— Ну вот представьте себе, например, что вы едете в автомобиле на шестьдесят километров в час. Но это ваша скорость относительно земли, верно? А если рядом идет другая машина на пятьдесят километров, то относительно к ней ваша скорость будет уже только десять. Правильно?
Он нахмурил лоб и засопел, усиленно соображая.
— А на спидометре?
— Что — на спидометре?
— А спидометр сколько даст?
— На спидометре вашей машины будет, конечно, шестьдесят. Но ведь это относительно земли…
— Ну вот, шестьдесят! А ты говоришь — десять. — Он усмехнулся, как человек, окончательно посрамивший противника.
Я начал было новое рассуждение, но увидел, что Жора не испытывает ни малейшего интереса к тому, о чем я говорю.
У него совсем не было способности абстрактно мыслить. Он меня совершенно не понимал и, по-моему, думал, что я как-то пытаюсь обвести его вокруг пальца.
Я замолчал, и мы шли около трех километров, каждый поглощенный своими собственными соображениями.
Если допустить, что мы действительно «ускорились» в триста раз или около этого, выходило, что мы пронеслись из поселка в совхоз за какие-нибудь полминуты, если брать нормальное «человеческое» время. То есть для всего окружающего мы промелькнули, как тени, как дуновение ветра. Но в то же время для нас самих это был довольно долгий переход, занявший примерно два с половиной часа по нашему счету.
Но могли ли мы двигаться с такой скоростью? Тысячу или даже тысячу двести километров в час. Я помнил, что при скоростях больше двух тысяч километров, которые достижимы только для реактивной авиации, поверхность самолета нагревается до 140— 150 градусов Цельсия. При скоростях за три тысячи фюзеляж нагревается до 150 градусов, так что алюминий и его сплавы теряют прочность.
А мы даже не ощущали сильной жары. По всей видимости получилось, что с ускорением всех жизненных процессов в наших телах резко ускорился и процесс теплообмена.
Это было единственным объяснением, которое я мог найти.
Впрочем, если я быстро взмахивал рукой, ту ее сторону, которая встречала сопротивление воздуха, легонько и приятно покалывало…
А пыль, которую мы подняли на дороге, идя в совхоз, все еще не успела опуститься.
Нога, ушибленная об волну, болела у меня все больше, и я постепенно отставал от Жоры. Эта боль и убеждала меня в реальности всего происходящего.
Когда мы вышли на приморское шоссе, оказалось, что в голове моего спутника все же происходила какая-то мыслительная работа.
Он подождал меня на обочине.
— Значит, мы быстро, а они медленно?
— Кто «они»? — спросил я.
— Ну, вообще… Все. — Он обвел рукой широкий круг, показывая, что имеет в виду все человечество.
— Конечно, гораздо медленнее, чем мы. Жора задумался:
— Выходит, что им нас не поймать?
— Не поймать, — ответил я неуверенно. — А зачем, собственно, им нас ловить? Мы и не собираемся скрываться.
Он засмеялся и зашагал по асфальту. Но теперь поведение его изменилось. Прежде он боялся неподвижных людей, которых мы встречали по дороге. Теперь страх его прошел, и он сделался каким-то неприятно прилипчивым по отношению ко всему живому, что попадалось нам по пути.
Недалеко от поселка мы обогнали открытый «ЗИЛ-110». Машина шла километров на сто двадцать, но для нас она двигалась не быстрее катка, которым разглаживают асфальт. Даже медленнее.
Мы остановились возле автомобиля и стали рассматривать пассажиров. Это была компания, отправившаяся на прогулку куда-нибудь на озера.
В машине сидело пятеро, и на всех лицах было то счастливое и самоуглубленное выражение, которое бывает у человека, когда он вполне отдается ритму быстрой езды и приятному ощущению упругого ветра.
Правда, все они казались чуть-чуть безжизненными.
Крайней справа на заднем сиденье была девушка лет семнадцати, школьница с чистым и свежим лицом, одетая в цветастое платье. Она сощурила глаза с длинными ресницами и чуть приоткрыла рот.
Жора долго смотрел на девушку, потом вдруг поднял руку, выставил короткий и толстый указательный палец с грязным ногтем и вознамерился ткнуть девушку этим пальцем в глаз.
Я едва успел отвести его руку. Мы с ним некоторое время боролись. Он, хихикая, вырывался от меня, и я с большим трудом оттащил его от автомобиля.
— Им же нас не догнать, — бормотал он.
В конце концов, он сумел сорвать с девушки газовую косынку и бросил ее на дорогу. Я поднял косынку, сунул ее в кузов и потащил моего спутника дальше.
Он был силен, как бык, и тут я впервые подумал, какую опасность для людей могут представить те преимущества, обладателями которых мы случайно оказались.
А Жору теперь трудно было угомонить.
За обочиной он заметил клеста и кинулся за ним. Но, к счастью для себя, птичка была так высоко, что он не мог ее достать.
По дороге нам попался мотоциклист — тот, которого я утром увидел еще из дома. Он был примерно в полутора километрах от того места, где я его впервые рассматривал. Жоре почему-то очень захотелось его опрокинуть. Когда я опять стал его оттаскивать, он вдруг, вырвав руку, злобно посмотрел на меня.
