Я вовсю глазел на этот святой синедрион, и в голове не было ни одной связной мысли, зато вихрем проносились многочисленные их обрывки. Вероятно, почувствовав моё состояние, мой недавний конвоир, Иого, ободряюще улыбнулся. Хм, а зубы-то у них совсем как у людей — ровные, жемчужно-белые.
А может, я всё-таки сплю? Да ради Бога!
Какой прекрасный, удивительный сон! И не хочу я просыпаться…
— …Дальнейшее развитие событий можно смело назвать счастливой случайностью. После столкновения Иолла находилась в совершенно беспомощном состоянии, напрочь утратив способность к внушению и телепатии. А если бы вместо этих людей оказались какие-нибудь подонки, которые бросили бы тебя, даже не остановившись? Или твердолобые бараны, которые упрямо доставили бы тебя в Осташковскую районную больницу (мы всей командой дружно вздрогнули), где ты благополучно скончалась бы? И какой-то местный прозектор (на этот раз вздрогнул Михалыч) уже потрошил бы тебя?
— Это вряд ли, — возразил Геннадий. — Иого и Кио успели бы забрать. Иого был тут уже через две минуты после пуска витализатора. Экстренная телепортация.
— Не уверен. Сигнала тревоги с места происшествия не было. И здесь никого — Пётр Иваныч был на задании. Когда бы мы хватились, да когда ещё нашли? Если бы успели вскрыть череп и расковырять мозг, не помог бы и витализатор.
А ведь он боится, внезапно осознал я. И ровно журчащий серебристый голосок не в состоянии скрыть эмоции. Он разъярён и напуган, да, тем самым запоздалым страхом, который хорошо знаком всем мамам и папам, чей ребёнок, резвясь, неосторожно выбежал на дорогу, и машина со свистом пронеслась мимо.
— … А журналисты, а ФСБ? Но я заканчиваю.
В результате вчерашних событий, которые уверенно можно назвать чрезвычайным происшествием, на базу проникли посторонние. Между тем инкогнито базы должно быть безусловно сохранено, в противном случае нам предстоит перенос базы, а это очень долго и трудно. Надо решать.
Вот оно что! «Он слишком много знал!» — так, кажется? А лучше всего тайну хранят, как известно, покойники. А как же разумное, доброе и всё такое?
Я взглянул на ангелов и замер. Все мысли напрочь вылетели.
Они сидели вытянувшись как струна, с напряжёнными потемневшими лицами, и глаза у всех стали тёмными, почти чёрными. Ирочка закусила нижнюю губку до крови.
— Да ты… Да вы… Да как вы все могли такое подумать!!!
* * *
— …Ну и правильно называешь. А как их ещё называть, ежели они ангелы и есть?
Мы сидели на завалинке возле бани, укрытой под сенью могучей липы. Хорошо! Жужжали пчёлы, копошившиеся в ветвях цветущей липы, полуденный зной смягчал ветерок, приятно холодивший после баньки. Кроме нашего славного экипажа, на лавочке присутствовали ещё дед Иваныч и громадный пёс Казбек, той почти забытой сейчас породы, которую во времена моего детства называли «восточноевропейская овчарка» — мощный, с густой шерстью и внушительными клыками. Казбек дисциплинированно лежал рядом с дедом Иванычем, вывесив язык и часто дыша. Жарко.
Дед Иваныч сидит с нами, умиротворённо жмурясь. Доволен принятым решением.
Выбирать пришлось из трёх вариантов. Первый вариант — стереть память о происшествии, начиная со вчерашнего вечера, и заменить «ложной памятью». Для существ, обладающих огромной гипнотической силой и разнообразными техническими возможностями, это не очень сложно. За этот вариант высказались только Геннадий и Колян-Хруст, да и то колебались. Лобовое решение далеко не всегда самое лучшее. Когда слово предоставили нашему славному экипажу, мы осторожно попросили не делать с нами ничего этакого, если можно. И с огромным облегчением убедились, что никто особо не настаивает.
Второй вариант предложила Ирочка. Так как мы доказали на деле свою преданность идеалам добра — тут Ирочка увидела, что Уэф, а за ним и коллеги, улыбаются, и рассердилась — да, доказали на деле, она так считает, и можете смеяться хоть все! — то она предлагает принять нас в команду. Да, завербовать, если угодно!
По-прежнему улыбаясь, Уэф заявил, что предложение, несомненно, интересное, но несвоевременное. И тут слово взяла до сих пор молчавшая Мауна — Маша, как назвал её дед Иваныч.
Она предлагает промежуточный вариант. Мы будем помнить всё, но рассказать никому не сможем. Как только кто-либо из нас захочет проболтаться, он с удивлением обнаружит, что язык ему не повинуется. Ап… Ап… И ни слова! Аналогично и с попыткой изложить события в письменном виде, только на сей раз откажется служить рука. Такой вариант гораздо менее травматичен для психики, нежели манипуляции с ложной памятью. И инкогнито базы нисколько не пострадает. И возможность нашей «вербовки» — если клиенты дозреют — сохраняется в полном объёме. Она берётся всё сделать уже сегодня. Как вам?
Вариант был принят почти единогласно, и мы не возражали. Ясное дело, человек существо ненадёжное, мы понимаем. Выпьет кто-нибудь лишнего, и пошёл языком чесать. Конечно, скорее всего примут за психа — а ну как нет? Словом, мы согласные.
Публика сразу расслабилась, оживлённо задвигалась и тут же стала рассасываться. Встал из-за стола Геннадий, молча кивнул на прощание Уэфу и Мауне-Маше (или не молча? Кто их разберёт, телепатов!), вежливо попрощался с нами. За ним, перебросив ноги через лавку, вылез Колян-Хруст, на ходу сгрёб шаньгу и пару ломтей чёрного хлеба, засунул в широченные карманы. Подмигнул пострадавшей Ирочке (та снова фыркнула — может, сказал он ей что-то мысленно), махнул нам ручищей. За ними проследовала Аина-Аня. Через минуту во дворе заурчал мотор, и сквозь разноцветные стёкла крайнего окна я увидел, как со двора выкатился чёрный «джип-чероки». Куда и как исчезли остальные, я даже не успел заметить. За столом остались только дед Иваныч и наш славный экипаж, в одночасье превратившийся в пациентов.
* * *
В ожидании «процедуры» дед Иваныч пригласил нас в баньку, попутно развлекая светской беседой.
— …Да, здесь отлично сохранилась банька, монахи-староверы толк в этом деле понимали, и мы, человечий персонал базы, пользуемся. Ангелы-то? Да нет, они как раз в банном деле не смыслят, наоборот, им чем студёней вода, тем лучше. Физиология у них маленько другая. Они вон до глубокой осени одёжу не признают, жарко им. Почему? Да откуда мне знать, я что, ксенобиолог?!
После такого неожиданного слова даже Эдик заткнулся, и лишь я упорно добивался правды-матки, постепенно извлекая из разомлевшего после бани деда Иваныча ценные сведения.
Помимо этой базы, в его ведении находилась ещё официальная сторожка, где он по идее обязан был проживать, и официальная работа, которую, между прочим, с него никто не снимал, делала жизнь деда Иваныча весьма хлопотной. Если бы не лошадь Чалка, и не поспеть бы везде.
