- Увидел на коне под дождем, - ответил Кадфаэль просто. - Он привез своего младшего сына, которого Небо или преисподняя склонили к монашеской жизни. Мне интересно - почему, вот и все.
- Почему? - Хью пожал плечами и улыбнулся. - Манор небольшой, есть старший сын. Младшему не достанется земли, если только у него нет воинственных наклонностей и он не добьется для себя чего-нибудь сам. А монастырь, церковь - неплохое будущее. Толковый парень может тут пойти дальше, чем если станет наемником. Что тут непонятного?
Перед мысленным взором Кадфаэля, как бы подтверждая сказанное Хью, предстала фигура еще молодого, энергичного Генри Блуа. Только вот есть ли у мальчика, державшегося так напряженно и взволнованно, те качества, которые в будущем помогут сформироваться правителю?
- А что представляет собой его отец? - Кадфаэль уселся рядом с другом на стоящую у стены широкую скамью.
- Он из семьи более древней, чем Этельред. Гордый, как сам дьявол, хотя все, что у него есть, - это два манора, записанные на него. Знаешь, как у местных князьков - каждый держит свой маленький двор. Остались еще такие, затерянные в лесах, среди холмов. Ему, должно быть, за пятьдесят, безмятежно говорил Хью, перебирая в уме сведения, известные ему по долгу службы, о манорах и их хозяевах, за которыми он в эти нелегкие времена следил бдительным оком. - Репутация этого человека, его слово ценятся высоко. Сыновей я никогда не видел. Сколько лет этому отпрыску?
- Девятнадцать. Так было сказано.
- Что тебя беспокоит? - добродушно спросил Хью и, бросив понимающий взгляд на грубоватый профиль Кадфаэля, стал терпеливо ждать ответа.
- Его покорность, - ответил Кадфаэль и поймал себя на том, что его воображение разыгралось, а язык неосторожно развязался. - По природе он необузданный. И глаза у него дерзкие, как у сокола или фазана, брови нависающая скала. А руки складывает и веки опускает, словно служанка, которую распекают.
- Он отрабатывает искусство смирения и изучает аббата, - проговорил Хью спокойно, - Так они и поступают, толковые ребята. Тебе же приходилось видеть их.
- Приходилось.
Действительно, некоторые из них были глуповаты, но честолюбивы молодые парни, наделенные способностями, позволяющими достигнуть определенного предела, но не выше и не дальше, однако домогавшиеся гораздо большего, чем то, что соответствовало их талантам. Но Кадфаэль чувствовал, что юный Аспли не из их числа. Жажда быть принятым, получить избавление казалось, для мальчика это желанный финал, последняя точка. Кадфаэль сомневался, видят ли вообще эти соколиные глаза что-нибудь за пределами монастырских стен.
- Те, что хотят закрыть за собой дверь, либо стремятся потом вернуться в мир, либо бегут от него. Между ними есть разница. Только знаешь ли ты, как их отличить друг от друга?
Глава вторая
Год выдался урожайный. В садах Гайи в октябре созрели яблоки, а поскольку погода стала переменчивой, братия поспешила воспользоваться тремя ясными днями и собрать плоды. К работе были привлечены все, кроме учеников школы, - монахи, служки, послушники. Да и работа была приятной; особенно радовались молодые, которым было разрешено залезать на деревья, подоткнув рясы до колен, - они как бы возвращались на короткое время к мальчишеским забавам.
У одного из горожан была хижина неподалеку от земель аббатства; там он держал коз, а рядом стояли ульи, и ему позволялось косить траву под деревьями сада, потому что своей земли ему было мало для выпаса коз. В тот день он работал с утра, серпом срезая последнюю в этом году высокую траву, выросшую вокруг деревьев, куда косой не подобраться. Кадфаэль с удовольствием поработал вместе с ним, и теперь они сидели, отдыхая, под одной из яблонь и обменивались подходящими случаю любезностями. Кадфаэль, знавший почти всех жителей Шрусбери, помнил, что у этого человека целый выводок детей, и следовало расспросить, как они поживают.
Потом Кадфаэль ругал себя, что отвлек внимание собеседника и тот, прислонив серп к дереву, забыл о нем, когда младший сынишка, лягушонок ростом не выше колен отца, прибежал вприпрыжку звать его на полуденную трапезу - хлеб с элем. Как бы то ни было, серп остался у ствола яблони в росшей пучками траве. Кадфаэль поднялся, с некоторым трудом разогнулся и снова стал собирать яблоки, а его собеседник поднял сына на руки и, слушая его лепет, заторопился к хижине.
Тем временем соломенные корзины весело наполнялись. Это был не самый богатый урожай, который Кадфаэлю приходилось снимать в этом саду, но все же неплохой. Теплый день, мягкий свет прикрытого дымкой солнца, река, тихо и мирно текущая между полями и городом, силуэты высоких башен, густой запах урожая - перемешанные ароматы плодов, сухой травы, осыпающихся семян и напитавшихся летним теплом деревьев, медленно погружающихся в зимнюю спячку, - сладкий осенний воздух; неудивительно, что напряжение спало у всех и на сердце стало легче. Руки работали, головы отдыхали. Кадфаэль заметил, с каким усердием трудился брат Мэриет: широкие рукава рясы закатаны, крепкие молодые руки обнажены, полы подоткнуты, видны гладкие загорелые колени, капюшон отброшен на плечи, темноволосая взлохмаченная голова, пока еще без тонзуры, подставлена солнцу. Лицо светилось, карие глаза широко открыты. Юноша улыбался. Улыбка не была обращена к кому-то конкретно, просто она свидетельствовала об удовольствии, пусть даже непрочном, кратковременном, которое доставляла Мэриету работа. Вернувшись к нелегкому для него труду, Кадфаэль выпустил юношу из виду. Возможно, за таким делом, как сбор яблок, и можно было бы мысленно погрузиться в молитвы, только и сам Кадфаэль был полностью поглощен чувственной радостью, которую дарил прекрасный день, и, как показалось монаху по лицу брата Мэриета, молодой человек ощущал то же самое. И это очень ему шло.
К несчастью, случилось так, что самый толстый и неловкий из послушников решил залезть на дерево, у которого по-прежнему стоял серп, и, хуже того, решил забраться повыше, чтобы дотянуться до соблазнительной грозди яблок. А дерево было из породы тонкоствольных, к тому же ветви его под грузом плодов ослабли. Не выдержав нагрузки, одна ветвь обломилась, и, вызвав шквал обрушившихся листьев и плодов, парень полетел вниз, прямо на торчавшее кверху острие серпа.
Падение было весьма впечатляющим, с полдюжины товарищей услышали шум и прибежали, Кадфаэль впереди всех. Бедняга лежал недвижимо, раскинув руки и ноги, ряса его задралась, на боку виднелся длинный порез, и из него ручьем текла кровь, пропитывая и рукав рясы, и траву вокруг. Все являло собой картину неожиданной насильственной смерти. Неудивительно, что не имеющие жизненного опыта молодые люди, узрев сие, были ошеломлены и закричали от ужаса.
