Он не мог выразить словами предчувствие угрожающей смерти:
— Восемнадцать лет, Амбрус, сделали короля невероятно сильным. Возможно, я помог ему. Возможно, он был бы давно побежден, если бы бросающие вызов не получали от меня ежегодно напиток счастья. Но теперь пора положить конец вмешательству. Мы обязаны вверить свою судьбу богам и положиться на их силу и ум… и на силу и ум короля.
Глаза Амбруса запылали от бешенства.
— И этот неженка Саикмар лишит власти род Паррадайл… Нет, представить себе не могу!
— Если этому суждено случиться, так и будет, — со вздохом ответил отец.
— Этого не должно случиться! — Амбрус топнул ногой. — Ну почему я родился Паррадайлом? Почему этот род может властвовать только тогда, когда терпят поражение другие?
— Ты властолюбив и завистлив! — отрубил Бавис Кноль. — Мне стыдно за тебя. Люди молятся на смертном одре, чтобы снова родиться Паррадайлами, а ты презираешь наш род. Разве не является знаком особого отличия наш тотем — самое сильное из всех животных?
— Тебе легко говорить! — возразил Амбрус. — А каково мне, ты подумал? Ведь ускользает последняя надежда на то, чем ты наслаждался восемнадцать лет подряд?
— Из твоих слов видно, что ты не готов занять ответственный пост!
Амбрус остолбенел. Потом глаза его сузились от злобы. Опершись стиснутыми кулаками о низкий стол, он вызывающе сказал:
— Так я должен вооружить свой глайдер и помериться завтра силой с королем? Лучше я убью его, чем… чем этот слабак Саикмар!
Волна гнева вернула Бавису Кнолю былую силу. Он шагнул к сыну, сжал его правое ухо большим и указательным пальцами и пригнул его голову к столу. Потом крепко въехал по ягодицам, чего не делал с тех пор, как Амбрус вышел из детского возраста.
— Уходи! — тяжело дыша, сказал он. — Уходи и очисти свой рот, прежде чем заговоришь со мной снова… или с кем-нибудь еще! Ты еще покаешься за свое кощунство!
Когда до Амбруса наконец дошло, что он сказал, ярость его сменилась неописуемым страхом. С дрожащими губами, не говоря ни слова, он повернулся к двери и вышел.
Бавис Кноль был потрясен до глубины души. Чтобы его сын говорил о сражении с королем, хотя сам был членом рода короля! Далеко ли от таких речей до мысли убить кровного родственника или даже… собственного отца?
Но ведь если он способен на подобное святотатство, то простое непослушание для него ничего не значит. А он знает о существовании фарфорового кувшинчика…
Прокравшись по галерее, Бавис Кноль очутился перед заветной дверью. Воровато огляделся. Никого. Он торопливо нашарил ключ в связке на поясе, открыл комнату и распахнул шкаф. Кувшинчик был на том же месте, куда он поставил его год назад. На ходу выдергивая пробку, он метнулся к окну и выплеснул ядовитый сок на камни стены. И ощущая, как на него снисходит успокоение, Бавис Кноль поставил последнюю точку в этом деле — с силой швырнул кувшин вниз и с удовлетворением проследил, как тот разбился о крышу укрепления.
Едва он вернулся в гардеробную, дворецкий постучал жезлом в дверь и напомнил, вот-вот наступит заход солнца. Бавис Кноль взял знаки своей власти и последовал за ним по винтовой лестнице на самый верх крепостной башни.
Здесь все уже было готово — священнослужители, слуги и мудрецы заняли свои места согласно предписанию, так же как и его родственники, носившие на груди гордый символ старейшего рода — двукрылую фигурку Паррадайла, короля. Он сдержанно приветствовал их и шагнул к западному брустверу, вглядываясь в даль. Красноватый диск дневной звезды, казалось, колебался в разогретом воздухе над цепью вулканов. Должно быть, ветер дул оттуда — он приносил привычный запах…
Нет. Запах гари исходил откуда-то поблизости. Бавис Кноль глянул вниз, на город: плотное облако дыма повисло над Старым Градом. Очевидно, загорелся чей-то дом. К счастью, рядом река, значит, можно защитить от пламени соседние здания. Но этот дом, вероятно, уже не спасти.
Он подозвал молодого слугу, известного остротой зрения.
— Можешь разглядеть, чей дом там горит?
Всмотревшись, парень с сомнением сказал:
— Это может быть дом Герона, торговца, но дым слишком густой, чтобы рассмотреть поточнее.
Дом Герона! Бедняга, именно в день его возвращения…
Бавис Кноль поднял голову и увидел, что на пепельном небе появилась вечерняя звезда, подобная драгоценному камню чистой воды. Немедленно было забыто все, кроме слов ритуала. Он воздел левую руку и указал на звезду.
— Завтра, согласно закону, король будем убит!
Саикмар, сын Корри, как во сне шел по аудиенц-залу к скамьям рода Твивит. Кровь бурлила в его жилах, словно вода в горном ручье, и казалось, он наблюдает за своими действиями со стороны, как если бы опьянение удалило его тело из-под контроля духа, не замутив сознания. Но к опьянению это не имело никакого отношения, это был экстаз.
Его мать, его дядюшка, помогавший ему после смерти его отца, его сестры, его тетушки, племянники и кузены — все гордились им, и когда он шел к своему месту в первом ряду, то похлопывали его по плечам и выкрикивали что-нибудь ободряющее. Но ему было не до них. Он как бы раздвоился, и одна его часть еще пребывала здесь, в аудиенц-зале, а другая, устремившись в завтрашний день, скользила на хрупком глайдере в бурных воздушных потоках над курящимися горами.
Огромный зал был заставлен скамейками. Они располагались группами, образующими треугольник, — так, что в переднем ряду едва умещались три человека, а в последнем — до двадцати. Порядок, в котором рассаживались роды, определялся жребием. В этом году род Твивит занял центральную часть, и Саикмар оказался прямо напротив трона, на котором восседал регент Бавис Кноль.
Взоры присутствующих были обращены на Саикмара, высокого, очень тонкого юношу, стройной и легкой стати, — как говорили, птицеобразного. Еще несколько лет назад никто ни не помышлял, что он станет претендентом на престол от своего рода. Но уже тогда он был гораздо серьезнее сверстников, много занимался чтением, пением, стрельбой из лука, учился взбираться на деревья и скалы. Теперь же, когда ему исполнилось восемнадцать, он научился подчеркивать свои природные достоинства, используя в качестве посредника глайдер, а его управление — как чувствительный музыкальный инструмент — и его высокая худощавая фигура, его нервно-быстрая реакция сделали из него фаворита, в тактическом искусстве недосягаемого для конкурентов.
Прихрамывая (однажды его сбросил с себя граат, сломав ему ногу, которая плохо зажила), подошел его дядюшка — Малан Корри, глава рода, и уселся рядом с Саикмаром. Мать его заняла место с другой стороны. Она была уже в пожилом возрасте, но вид ее все еще заслуживал определения «королевский».
