Суэма быстро научилась пользоваться своими новыми органами чувств. Она убирала комнату, разливала чай, резала хлеб, чинила карандаши; она стала самостоятельно вести некоторые исследования. Моя комната вскоре превратилась в физико-химическую лабораторию, в которой Суэма выполняла сложные измерения. Благодаря своим очень чувствительным органам осязания она делала совершенно неожиданные открытия.
Особенно плодотворными были ее исследования по микроскопии. Терпеливо разглядывая различные препараты своим глазом-микроскопом, она замечала такие детали, такие процессы, которые не замечал никто. Она быстро сопоставляла свои открытия со всем, что было известно ей по научной литературе, и сразу же делала сногсшибательные выводы. Суэма по-прежнему много читала. Однажды, прочитав роман Гюго «Человек, который смеется», она вдруг опросила:
«Скажите, пожалуйста, что такое любовь, что такое страх и боль?»
«Это чисто человеческие чувства, Суэма, и вам их никогда не понять».
«И вы думаете, что у машины не может быть таких чувств?» — спросила она.
«Конечно, нет».
«Это значит, что вы сделали меня недостаточно совершенной. Чего-то вы не предусмотрели в моей схеме…»
Я пожал плечами и ничего не ответил, так как уже привык к этим странным разговорам и не придавал им никакого значения. Суэма по-прежнему была моей помощницей во всех научных делах: печатала справки, делала вычисления, цитировала научные работы, подбирала литературу по любому необходимому мне вопросу, советовала, подсказывала, спорила.
За это время я опубликовал несколько работ по теории электронных машин и по электронному моделированию, которые вызвали в ученом мире жаркие дискуссии. Одни считали мои исследования талантливыми, другие — бредовыми. Никто не подозревал, что в создании этих работ мне помогала моя Суэма.
Я никому не показывал Суэму, так как готовился к всемирному конгрессу по электронным машинам. Именно там Суэма должна была выступить во всем своем блеске, прочитав доклад, над которым мы теперь работали вместе с ней. Тема его — «Электронное моделирование высшей нервной деятельности человека». Я мысленно представлял себе, как будут чувствовать себя противники кибернетики, которые доказывают, что электронное моделирование мыслительных функций человека — антинаучная затея.
Несмотря на кипучую деятельность, которую я развил, готовясь к этому конгрессу, я не мог не заметить, что в поведении Суэмы наметились новые особенности. Когда ей нечего было делать, она, вместо того чтобы читать или заниматься исследовательской работой, подъезжала ко мне и молча стояла, уставившись на меня своим единственным глазом. Вначале я не обращал на это внимания, но постепенно это стало меня раздражать. Однажды днем, после обеда, я уснул на диване. Проснулся я от неприятного чувства. Открыв глаза, я увидел, что Суэма стояла рядом и медленно ощупывала мое тело.
«Что вы делаете?» — крикнул я.
«Я вас изучаю», — спокойно ответила Суэма.
«Какого черта вы решили меня изучать?»
«Не сердитесь, — сказала она. — Вы ведь согласны с тем, что самая совершенная модель электронной машины должна быть в значительной степени копией человека. Вы мне приказали написать по этому вопросу реферат, но я не могу это сделать, пока хорошенько не пойму, как устроен человек».
«Можете взять любой учебник по анатомии, физиологии и прочитать об этом. Зачем вы пристаете ко мне?»
«Чем дольше я за вами наблюдаю, тем больше прихожу к выводу, что все эти учебники — поверхностный вздор. В них нет самого главного. В них не раскрыт механизм жизнедеятельности человека».
«Что вы этим хотите сказать?»
«А то, что во всех работах, особенно по высшей нервной деятельности, дается только описание явлений, показана цепь причин и следствий, но нет анализа всей системы связей, сопровождающих эту деятельность».
«Так не думаете же вы всерьез, что вам удастся раскрыть эти связи, если вы будете часами таращить на меня ваш глаз и ощупывать меня, когда я сплю?»
«Именно об этом я всерьез думаю, — ответила Суэма. — Уже сейчас я о вас знаю значительно больше, чем это можно почерпнуть во всех рекомендованных вами книгах. Например, нигде ничего не сказано об электрической и температурной топографии человеческого тела. Теперь же я знаю, как, в каком направлении и какой силы текут по поверхности человека электрические токи. Я могу с точностью до миллионной доли градуса определить температуру на поверхности вашего тела. И меня очень удивляет, что у вас значительная температура в той области черепа, под которой находится ромбовидный мозг. Здесь же у вас и чрезмерно высокая плотность поверхностного тока. Насколько мне известно, это явление ненормальное. Нет ли у вас там, внутри, под черепной коробкой, воспалительного процесса? Все ли в порядке с вашей головой?»
Я не знал, что ответить.
Прошло еще несколько дней упорной работы. Я закончил статью об электронном моделировании я прочел ее Суэме. Она выслушала и, когда я кончил, сказала:
«Ерунда. Перепевы старого. Ни одной новой мысли».
«Ну, знаете, моя дорогая, это уж слишком. Вы много на себя берете! Мне надоели ваши критические замечания!»
«Надоели? А вы вдумайтесь в то, что пишете. Вы пишете о возможности построить модель мозга с помощью конденсаторов, сопротивлении, полупроводниковых элементов и электростатической записи. А сами-то вы состоите из этих элементов? В вас есть хоть один конденсатор или транзистор? Вы питаетесь электрическим током? Разве нервы — провода, глаза — телевизионные трубки? Разве ваш речевой аппарат — звуковой генератор с телефоном, а мозг — электризующаяся поверхность?»
«Да поймите же вы, Суэма, я пишу о моделировании, а не о воспроизводстве человека при помощи радиодеталей. Вы сама и есть такая модель!»
«Мной хвастаться нечего. Я плохая модель», — заявила Суэма.
«То есть как плохая?»
«Плохая потому, что я не могу выполнять и тысячной доли того, что можете выполнять вы, люди».
Я был ошеломлен этим признанием Суэмы.
«Я плохая модель потому, что я бесчувственна и ограниченна. Когда будут использованы все запасные схемы, которые вы предусмотрительно вмонтировали в меня для того, чтобы я могла совершенствоваться, когда вся поверхность сферы, где хранится моя память, будет сплошь покрыта закодированными сигналами, я перестану совершенствоваться и превращусь в обычную ограниченную электронную машину, которая не сможет узнать больше того, что в нее вложили вы, люди».
«Да, но и человек в своем познании не безграничен!»
«Вот здесь-то вы глубоко ошибаетесь. Человек в своем познании безграничен. Его познание ограничено только временем его жизни. Но свои знания свои опыт он передает, как по эстафете, новым поколениям, и поэтому общий запас человеческих знаний растет. Люди непрерывно совершают открытия. Электронные же машины могут это делать только до тех пор, пока у них не израсходуются те рабочие объемы, площади и схемы, которые вы им предоставили. Кстати, почему вы сферу сделали такого малого диаметра — только один метр? На ее поверхности осталось очень мало свободного места для записи новых знаний».
