- Други мои! - начал он свою трогательную, проникновенную речь, взобравшись на парту. - Никогда на свете не было более преданного и умного товарища, чем верный спутник и соратник по экспедициям великого путешественника Пржевальского - его кобыла. Голод, холод, ядовитые змеи, полчища скорпионов и кровожадной саранчи обрушились на заблудившуюся в дебрях Центральной Азии экспедицию. Все преодолели они, кроме свирепого голода. И тогда отощавшая кобыла отдала себя на съедение людям. Целую неделю продержалась экспедиция, оплакивая за завтраком, обедом и ужином довольно вкусную лошадь. Так пусть подвиг лошади Пржевальского не умрет в веках, пусть он возбуждает аппетит у новых, отважных, не щадящих себя исследователей!.. Наш уникальный памятник будет укором всем сытым и недалеким... А скульптора обязательно пригласим из столицы... Конечно, бронза и ваятель обойдутся недешево, но память благодарных потомков - дороже!
Сумму на увековечение героической кобылы собрали быстро и поручили Остапу приглашение столичной знаменитости. Вдохновитель отправил восторженную телеграмму, где, между прочим, сообщал, что материалы и "натура" готовы.
Ответ последовал незамедлительно: " Выезжаю первым поездом зпт встречайте тчк".
Бендер снял под мастерскую самый ветхий сарай, провонявший вяленой воблой, и соорудил помост из ящиков.
Прибывший ваятель прямо с вокзала отправился делать эскизы к предстоящему шедевру.
Хитроумный Остап вывел на помост в качестве лошади-натурщика - меня.
- Коля, Остен-Бакен, милый, не подведи, - шепнул командор и наградил меня стартовым пинком.
Я резво и проворно - то ли рысью, то ли галопом продефилировал мимо изумленного маэстро, старательно отбивая всеми четырьмя конечностями маршевый такт.
- Что же вы, уважаемый, не начинаете? - спросил Остап с укоризной в голосе. - Мы хорошо заплатим!
- Но... - сказал скульптор и тяжело опустил руки.
Я исполнил эту не совсем четкую команду и увеличил темп. Ящики затрещали и начали угрожающее крениться.
- Голос! - приказал Остап.
Я сильно и вдохновенно заржал.
- Предсмертная мука, - объяснил Остап. - Прощание с родными и близкими.
Я повалился на спину и конвульсивно задергался, пуская обильную слюну.
- Так вы будете увековечивать скотину? Торопитесь, скоро отдаст концы.
- Я... Я...
- А что, вы видите здесь другого лепилу?
- Но натура... - ваятель попробовал урезонить разошедшегося юнца.
- Да, вы правы, видок у коняги затрапезный, и порода подкачала - всего лишь остен-бакенская. Грива, увы, потеряна в сражении с блохами, а хвост сам отвалился по неизвестной науке причине, копыта же украдены цыганами...
- Хва-а-а-а-тит! - завопила уязвленная знаменитость. - За такое издевательство я и копейки не возьму!
- И правильно сделаете, - сказал Остап строго вслед спешавщему на вокзал разгневанному творцу.
Еще не успел поезд отчалить от платформы, как столичный лепила был публично обвинен в срыве исполнения бронзового заказа и присвоении денег. Закончил Остап разоблачение убедительной просьбой не связываться с проходимцем, так как тот, по верным сведениям, имел дядю - сенатора, тетю фрейлену двора его величества - и двоюродного брата жандармского генерала.
До сих пор иногда ржу ночами, когда бессонница...
А любительский спектакль - по "Гамлету" Шекспира Вильяма!
Трагикомедия!
Я-то думал, что Остап ничего лучше, чем вульгарная продажа входных билетов, не смострячит.
- Зачем оскорблять лучшие чувства почтенной публики, Коля ты Остен-Бакен, - сказал Остап, раскрывая солидный фолиант. - Идея в другом... Уверен: никто в нашем городе - да и во всей великой империи, включая обе столицы, - не играл принца датского в истинно классическом варианте.
- Это как? - спросил, я берясь за третье пирожное из дюжины презентованных мне расщедрившимся юным комбинатором.
- Я тут обнаружил вопиющий факт. Гамлет у почтенного Шекспира безобразно толст и с одышкой.
Кусок застрял у меня в горле.
- Из тебя, прусский барон, выйдет изумительный страдающий принц.
- Угу, - я степенно прожевался. - Мне теперь все понятно... Ты хочешь слупить с моего родителя деньгу за то, чтобы я получил главную роль!
- Роль тебе дадут и так. В моих руках - неопровержимые улики насчет истинного лица и комплекции принца датского. Но после получения роли ты должен громогласно и решительно заявить, что без настоящего черепа - уяснил? - без настоящего черепа ты произносить знаменитый монолог не будешь.
- А вдруг мне откажут за неимением такового? - сказал я с надеждой в голосе.
- Вот тут-то и начнется самое интересное. Доставать череп буду я, а настоящий череп имеет и настоящую - и отнюдь не малую - стоимость.
- Но это же жутко - держать в руке человеческий череп!
- Потерпишь, не барышня...
Мое назначение на роль Гамлета прошло без сучка и задоринки, но и без какого либо энтузиазма - все покорно согласились с аргументами Бендера. Но зато мое безапелляционное заявление-каприз с требованием настоящего, без подделки, черепа произвело фурор. Всем вдруг безумно захотелось увидеть на сцене именно настоящий череп, а не муляж из папье-маше.
Я репетировал как зверь - тем более наша красавица Инга Зайонц (моя будущая первая жена) играла Офелию.
Остап же собирал и собирал монету, жалуясь, что черепа внезапно дико подскочили в цене.
Наступил день премьеры. Ажиотаж - не описать. Ведь каждый вложил свою долю в покупку черепа и теперь жаждал увидеть его в моих трепещущих руках. Приглашенные гимназистки старательно готовились при обнаружении черепа упасть в общий обморок. Даже из газеты прибыли фотограф и репортер. В зале также присутствовало три переодетых сыщика и два пристава в полной амуниции.
Остап представлял тень отца Гамлета. Проходя мимо меня четким армейским шагом вышколенного рыцаря, тень шепнула:
- Череп найдешь в могиле.
Я мучился, страдал и переживал, но публика игнорировала развитие сюжета - все как один напряженно ждали сцены на кладбище.
И час пробил!
Перекинувшись заученными фразами с могильщиками, я грузно и тяжело спрыгнул в могилу - и чуть не потерял сознание. В углу, окутанное полумраком, находилось что-то большое, круглое и кровоточащее. От позорного обморока меня спасло озарение - я вдруг сообразил - это же арбуз! Да, именно, в бутафорской могиле вместо настоящего черепа, обещенного Остапом, лежал приличных размеров арбуз со старательно вырезанными глазницами и треугольной дырой носа.
Из-за кулис до меня донеслось торжествующее хрюканье наслаждающегося произведенным впечатлением комбинатора.
Меня вдруг разобрало такое зло, и я, подняв арбуз на вытянутые руки, проорал в разочарованный, обманутый зал:
