– Вы, конечно, знаете, что в настоящий момент на нашей планете более четырех миллионов человек. Покопавшись в последних трех-четырех веках, вы, я ручаюсь, для многих найдете двойников и даже тройников. Ну и что из того?
– Это просто привлекает к вам внимание, делает вас чем-то вроде духа этих мест – вы столь же причудливо изуродованы, как и они. Без сомнения, мне никогда не удастся достичь вашего возраста, каков бы он ни был. И мне любопытно, какие качества могут развиться в человеке за столь долгий срок, – особенно учитывая ваш статус хозяина истории и искусств этого мира. Вот почему я пожелал воспользоваться вашими услугами, – закончил он.
– Теперь, когда вы познакомились со мной, изуродованным и все такое прочее, могу я отправиться домой?
– Конрад! – я был атакован трубкой.
– Нет, мистер Номикос, у меня есть и практические соображения. Этот мир суров, а у вас высокий потенциал выживания. Я хочу, чтобы вы меня сопровождали, потому что я хочу выжить.
Я снова пожал плечами:
– Ну что ж, с этим все ясно. Теперь что?
Он хмыкнул.
– Я чувствую, что неприятен вам.
– Что вас навело на эту мысль? Только то, что вы оскорбили моего друга, задали мне множество нахальных вопросов и вынуждаете меня выполнять ваши прихоти…
– …а еще эксплуатировал ваших соотечественников, превратил ваш мир в бордель и выставил напоказ глухую провинциальность вашей расы в сравнении с неизмеримо более древней галактической культурой…
– Я говорю не об отношениях между расами. У нас разговор личный. И повторяю: вы оскорбили моего друга, задали мне множество нахальных вопросов и вынудили выполнять ваши прихоти.
– (Козлиное сопение)! Отвечаю на все сразу! То, что этот человек уполномочен петь от лица человечества, – оскорбление для теней Гомера и Данте.
– На данный момент это лучшее из того, что у нас есть.
– Значит, надо было обойтись без лауреата.
– Это еще не повод, чтобы так с ним обращаться.
– Думаю, что это достаточный повод, иначе я не стал бы так поступать.
Далее: я задаю любые вопросы, какие захочу, а уж вы вольны решать, отвечать вам на них или нет – как вы и сделали. Наконец, никто вас ни к чему не принуждает. Вы на службе, вам дано предписание. Спорьте со своим Управлением, а не со мной. А еще вот какая запоздалая мысль пришла мне в голову: вряд ли вы располагаете достаточной информацией, чтобы так свободно употреблять слово «прихоть», – закончил он.
Когда я заговорил, по выражению лица Лорела стало ясно, что его язва молча комментирует мои слова:
– Можете, если хотите, называть свою грубость прямотой или продуктом другой культуры и оправдывать свое влияние на Управление всякой софистикой, и думать все, что хотите, и судить обо мне, как вам угодно – только ведь я могу ответить вам тем же. Вы ведете себя как Представитель Ее Величества в колонии Британской Короны, – произнес я, выделяя голосом заглавные буквы, – и мне это не нравится. Я прочел все ваши книги. И книги вашего деда я тоже читал – например, «Жалобу Земли-Блудницы»; вам никогда не стать таким, как он. Ему дано то, что называется состраданием, а вам нет. Все, что вы думаете о старине Филе, вдвойне справедливо по отношению к вам – в МОЕЙ книге.
Упомянув про деда, я, видимо, задел больное место – Корта всего передернуло под моим голубым взглядом.
И в завершение своей тирады я добавил по-вегански что-то вроде «поцелуй меня в плечико».
Сэндз не так силен в веганском, чтобы понять сказанное, но он тут же забубнил что-то примирительное и оглянулся вокруг, чтобы убедиться, что нас никто не подслушивал.
– Конрад, пожалуйста, вспомни о своей профессиональной вежливости.
Шрин Штиго, почему бы нам не приступить к разработке плана?
Миштиго улыбнулся своей сине-зеленой улыбкой:
– И не свести к минимуму наши разногласия? Хорошо.
– Тогда давайте перейдем в библиотеку – там спокойнее и можно воспользоваться экранной картой.
– Отлично.
Мы поднялись, и я почувствовал себя более уверенно, потому что там наверху был Дос Сантос, ненавидящий веганцев. Везде же, где появлялся Дос Сантос, его сопровождала Диана – девица в огненно-рыжем парике, ненавидящая всех. Я знал, что наверху и Джордж Эммет с Эллен, а Джордж и для друзей не подарок, не говоря уж о посторонних. И кто знает, может быть, потом появится Фил и разнесет к чертям этот Форт Самтер. А еще там Хасан – он говорит мало, просто сидит и с непроницаемым видом покуривает травку; и если ты постоял около него и пару раз глубоко вдохнул, то потом уже совершенно все равно, что ты наговорил и веганцу, и всем остальным.
Я надеялся, что Хасан будет уже хорош. Надежда угасла, когда мы вошли в библиотеку. Он сидел очень прямо и потягивал лимонад.
Лет ему было восемьдесят-девяносто, а то и побольше, на вид можно было дать сорок, а работать он мог, как в тридцать. Для процедур Спранга-Самсера в его лице нашелся крайне благодатный материал. Это случается нечасто, по правде сказать, почти никогда. У некоторых эти процедуры вызывают без видимых причин анафилактический шок, и им не помогает даже внутрисердечное введение адреналина. Большинство других останавливаются на пятидесяти-шестидесяти годах. Но есть редкие счастливцы, которые действительно молодеют от С-процедур – такое случается в одном случае из ста тысяч.
Я вдруг поразился: не странно ли, что именно этому предстоит таким образом попасть в галерею охотничьих трофеев судьбы.
Со времен мадагаскарской операции, когда Хасан был нанят Сетью для участия в вендетте против талеритов, прошло уже больше пятидесяти лет. В Афинах он состоял на службе у Большого К. (упокой, Господи, его душу!), который послал его смести с лица земли Правительственную Компанию Недвижимости. С этим он тоже справился. И неплохо. С помощью одного единственного расщепителя. Раз – и полная смена пейзажа. Он – последний наемник на Земле, и Немногие сведущие называют его Убийца Хасан.
Не считая Фила, который тоже не всегда был так безобиден, Хасан был одним из Очень Немногих, кто мог помнить старого Карагиозиса.
Подбородок вверх, щека с пятном вперед, вот так я попытался в первый же момент задурить ему мозги. То ли тут действовали древние таинственные силы, в чем я сомневался, то ли он позабыл мое лицо – такое тоже могло случиться, хотя и вряд ли, то ли им руководила профессиональная этика или первобытная звериная хитрость (в разной степени ему бывало присуще и то, и другое, но хитрость преобладала), в общем, он никак не отреагировал, когда нас представляли друг другу.
