Стало грустно, так грустно. Такие люди пролетают мимо балкона, чуть выше птиц и чуть ниже самолетов. А она должна стирать белье. Кому? Завтраки в пакетах, тапочки, галстуки. Не просто грустно — тоскливо.
А ну ее, стирку, ну ее, безоблачную погоду. Пусть дождь, пусть ливень. Она не станет сверять свое настроение с прогнозом погоды. Просто возьмет и устроит себе дождь, раз ей так хочется.
Машенька протянула руку и достала из-за горизонта тучу полохматей, посиней. Повесила прямо над домом. Толкнула ветер в бок. Он рассердился и из умеренного стал сильным. Засвистел, впился в тучу, та засопела, расплакалась. Застучали по перилам балкона крупные капли, и вот уже косые потоки прочертили ставшее серым небо.
Машенька ушла с балкона, забралась поглубже в кресло, зажмурилась и стала произносить про себя очередной монолог. На сей раз он был посвящен тому, летающему. Я тебя вымечтала, как проталинку на стекле оттаяла. Я тебя у судьбы выпросила, а ты мимо пролетел. Не заметил, не остановился.
Она замечталась, задремала под шум дождя и не услышала, как пришел муж. Очнулась, когда он загремел пустыми кастрюлями на кухне. Вышла «нему.
— Ты что так рано сегодня? У меня еще ужин не готов.
— Да так, из-за дождя пришлось отложить испытания костюма. В лабораторию решил не возвращаться, прямо домой поехал.
Машенька ринулась к плите срочно соображать ужин и про себя, конечно же, про себя, ухмылялась его словам: испытания, лаборатория, отложили из-за дож-т.я. Нет, вы только подумайте, слова-то какие. А речь-то идет о каком-нибудь комбинезоне для слесаря-сантехника. Умеют эти мужчины создавать видимость важности своей работы.
— Есть хочу, умираю, — подал голос муж. — Да я же завтрак свой так и не съел. Сейчас мы его прикончим.
Он открыл портфель. Машенька ринулась от плиты, чтобы помешать этому вероломству. Еще чего, употреблять сухой паек, когда сейчас будет готов полноценный ужин. Она потянулась к портфелю и в широко раскрытой его спасти увидела что-то серебристое, чешуйчатое.
— Что это? — выдохнула Машенька.
— Да костюм же, говорю ведь, не успел в лабораторию заехать. Домой тащить пришлось.
Машенька не могла спутать одежду летящего. Это была она.
— Костюм, испытания, это все ты сам придумал, чтобы…
— Ну да, чтобы летать. Я же тебе объясняю, отложили из-за дождя. Для сырой погоды мы другую модель разрабатываем, а эта пока только для ясного неба.
— Так ты и летал в нем сам?
— Да, я всегда сам испытываю свои модели. Я же тебе говорил.
Говорил, говорил, нет вы только подумайте, все ведь было так скучно, комбинезоны для слесарей, фартуки для доярок, скафандр для водолазов. Она и перестала слушать, давно уже только делает вид, что слушает.
— А я тебя видел. Ты на балконе стояла, но ближе подлететь не мог. А что ты там делала, белье вешала?
— Нет, дождь.
— Ах да, дождь. Он и тебе помешал. Не удалось постирать?
Машеньке хотелось плакать. Но выдержка хорошей жены не дала ей испортить мужу ужин. Она терпеливо накрыла на стол и вышла из кухни. Включила приемник, нашла «Маяк», дождалась сводки погоды, передавали дождь. Действительность соответствовала прогнозу. Но в данный момент это не имело значения. Она второй раз за сегодняшний день решила пойти наперекор прогнозам.
После сводки погоды запели скрипки. Очень хорошо. Усильте их звучание. Пусть поют торжественно и при этом чуть нежней. А дождь сделайте потише. Кто же это сделает, если не она сама. Вот так, тучку в сторонку, ветер на место. Нежней, скрипки, еще чуть нежней. А дождь потише, еще чуть тише.
Человек пришел с работы, дождь помешал ему летать, теперь пусть не мешает, пусть даст отдохнуть. Ну же, сделайте дождь потише.
Когда-то она прочитала, что бессонницу можно победить, если с вечера готовиться не к ней, а ко сну. С тех пор каждый вечер превращается в ритуал.
На тумбочку у изголовья кровати поставила транзисторный приемник. Потом, когда ляжет, найдет тихую музыку. Рядом — чашку со слабым чаем. Еще книгу: если музыка не поможет уснуть, можно почитать. Еще фонарик на батарейках, это на случай, если ночью придется выйти во двор. Под кровать — теплые меховые тапочки, под одеяло — грелку.
Теперь подложить дров в печку. Уголь она экономит, ждет, что зима еще возьмет свое и будут злые холода, вот тогда и пригодится сбереженный ею уголь. А пока хватает и такого тепла — от сухих виноградных корней. В долине корчевали старые виноградники, и она запасла целую гору этого топлива. До весны дом можно и не продать, пригодится все, что запасено.
Аккуратно вложила в печку корявое темное полено. Огонь начал лениво облизывать его. Когда-то дети хотели сложить в ее комнате камин, не разрешила. Теперь жалеет. Приятно смотреть на огонь. Но это можно делать и так, сидя у открытой дверцы печки. Да и что о камине жалеть, когда дом уже продается. Как говорится, снявши голову…
Внизу, у ворот, что-то звякнуло. Щеколда. Да нет же, всегда ей кажется вечерами, будто кто-то пришел. Снова зазвенело. Точно, дергают калитку, стучат. Нет, на этот раз не показалось.
Набросила пальто, взяла фонарик. Сразу не могла открыть замок, завозилась. Внизу нетерпеливо стучали в ворота.
— Иду, иду, — ворчала она, спускаясь по ступенькам. Отбросила щеколду, осторожно приоткрыла калитку, стараясь в луче фонарика рассмотреть пришедшего.
— Да что же вы в глаза светите, ослепили совсем.
Голос показался ей приятным. Ну, а разглядеть в свете фонарика что она могла? Что был человек не молодой уже, высокий, немного сутулый.
— Кого нужно? — спросила не особо приветливо.
— Я по объявлению. Вы продаете дом?
— Дом с горой, — уточнила она. — Да что вам, дня мало? По ночам кто же смотрит?
— Какая ночь, бабушка? Еще десяти нет.
— Нашелся внучок, — буркнула недовольно. — Ну проходи, раз пришел.
Она пропустила гостя в калитку, опустила щеколду.
— О, так у вас здесь два этажа, — считал он ступеньки, уже как бы приценивался к дому.
— Этаж один, — поправила хозяйка. — Внизу только вход да подвал, комнаты наверху. Дом хороший, сухой, как орешек. Дворик, правда, маленький. Зато гора есть, с горой продается дом-то.
— Старый дом, старый. — Пришедший уже ощупывал стены, оглядывал неровные углы, в одном месте стены почему-то сходились не прямым, а острым углом.
Кажется, это то, что ему нужно. Как раз такой старый дом в старом городе он и хотел. С горой так с горой.
Городок весь умещался в узенькой долине, улицы карабкались по склонам, участков ровных не было. Сады, огороды разбивали прямо на горных, почти отвесных склонах. Казалось, что если картошку как следует землей не присыпать, она скатится вниз, не прорастет. Потому и говорили, не участок, а гора. И в объявлениях писали: продается дом с горой.
