2.1. Опять болит, зараза. Неужели все-таки придется идти к зубодралам… Нет, не дамся. Пополощу разведенной в кипятке содой, и, глядишь, отойдет. Не в первый раз. Только б щеку снова не разнесло.
Сегодня надо за молоком. Вот поем, если зуб даст, и пойду краешком леса, хоть это и лесопарк только, но все равно приятно идти по земляной тропинке, а не по асфальту, а мимо будут ехать троллейбусы, целых два проходят мимо, пока я на работу иду.
По этой тропинке я шел весной в пятницу домой, как меня вдруг позвал сидевший на скамейке странный человек. По нему было видно, что он не опасный, а странный. Я приостановился, и он тут же спросил:
— Не можете ли вы уделить мне пять минут времени. Я хочу почитать вам стихи.
Хоть я и оторопел, но из меня само собой вылетело:
— Свои?
Он тоже оторопел, но тут же оскорбился:
— Ну почему свои, просто стихи.
Стихов я не понимаю, а потому не люблю, но мне стало любопытно, и я присел рядом. Читал он все незнакомое, про Марбург и про то, что полночь не та. Он почитал действительно минут пять, а потом спросил:
— Вам сколько лет?
— Двадцать.
— Ужасный возраст.
Тут уж я оскорбился:
— Это почему? По-моему, прекрасный.
— Тем-то он и ужасен, что прекрасный. Не скоро вы еще это, к счастью, поймете. Как же это прекрасно — ничего не понимать. И Пастернака вы не скоро поймете, если когда-нибудь вообще…
Про Пастернака я слышал, у нас на работе втихую давали друг другу почитать его «Доктора Живаго», шепотом говорили, что запрещенная книжка и могут быть неприятности. Мне не давали, да я и не просил. Хотя Инка и намекала, что могла бы дать на ночь, но я намека вроде не понял. Потом как-нибудь прочту.
Я встал, а он остался сидеть, и я ему был уже явно неинтересен. Из вредности и от обиды я с ним подчеркнуто вежливо попрощался и пошел к дому. Он меня тут же окликнул:
— Не обижайтесь, у вас хорошее лицо, а у меня жена умерла. Сегодня.
2. 2. На проходной я покажу пропуск, пройду через крутилку и остановлюсь. Сегодня я не пойду мимо фонтана градирни, а пойду налево. Там уже ждет Василий, старший лаборант и ударник труда. В руках у него накладная и наряд на уйму литров молока для всех наших, кто его получает за вредность.
Выходим за ворота и прямо к грузовику. Я в кузов, лихо через борт, как будто в армии, хотя пока на вечерке отсрочку дают, и слава богу, а Василий степенно в кабину. Он солидный, скоро 40 стукнет, на доске почета висит и руками чего хочешь сделает. Его завлаб запросто от молока отбоярил бы, но Василий — демократ, всё как все делает, а по молоко особо охотно ездит, хоть и не часто его отпускают. Почему охотно, я пока не понял, не из-за пары дармовых литров ведь.
Молоко таскать легче, чем дьюары с жидким азотом. Пакеты-тетраэдры компактно уложены в изящные формочки, весь объем аккуратно занят, даже смотреть приятно. И день отличный — и тепло, и уже пахнет осенью. Даже жалко, что не надо идти в школу, в ненавистно-нежный класс, в первый день пахнущий свежей краской. Странно, что я уже взрослый, в будущем блестящий физик. Это не только я сам так думаю, другие тоже так считают. Случайно услышал, как Инка говорила нашему главному инженеру, будто я умнее моего шефа. Но тут надо делать скидку — Инка не совсем объективна, хотя все равно приятно.
Становится жарко, надо бы молоко поскорее везти, пока не прокисло, хотя оно в институте все равно к концу дня прокиснет. Холодильников-то у нас нет. Даже смешно — институт криобиомедицины, жидкого азота с температурой минус 196 хоть залейся, а молоко прокисает. Бабоньки наши сами ведь его не пьют, а несут детишкам домой. С осени до весны все окна лабораторий снаружи завешаны авоськами с пакетами, а летом — беда. Попробовали наши бабоньки как-то трубочку из дьюара с азотом под поддон провести и на тот поддон пакеты укладывать. Рассчитали нужный расход азота и на какой высоте молоко класть, чтоб не замерзло, а только около плюс 4 чтобы было, но начальство велело это рацпредложение расформировать за нецелевое расходование материалов, а мы повышенные обязательства по экономии всего-всего взяли перед 50-летием великой революции. Говорят, что в ноябре всем премии в размере зарплаты дадут по поводу юбилея, а некоторым и ордена. Орден мне не светит, а лишние 90 р. не помешают.
Вот наконец и Василий. Вынырнул из каморки заведующей весь красный, потный, но довольный. В одной руке накладные, другой приглаживает разлохмаченную полулысину. Так, теперь ясно, чем его молоко привлекает. Поехали.
* * *
Инка за молоком не пришла, хотя ей при работе с рентгеном оно явно показано. Смурная она последнее время. Они там какую-то мощную работу проделали, на премию их выдвинули и совсем было уж утвердили, как на тебе, шестидневная война в Израиле. Казалось бы, какое нам дело, ан нет, в высоких инстанциях посмотрели еще разок на список кандидатов в лауреаты и изрекли: «Не надо нам такой синагоги». Инка говорила, что завлабом пытались прикрыться — он коренной сибиряк без всяких примесей, чистота породы четыре девятки после запятой, как у цинка, монокристаллы которого я выращиваю, но инстанции знают всё, и жена его, Мирра Соломоновна, переломила, как соломинка, шею высоких верблюдов. Хотя соломинка она весом пудов в восемь — видел ее однажды. Инка сказала, что это новый шеф КГБ, какой-то Андропов, только что назначенный, сразу начал проявлять бдительность.
Работает она в закрытой части. Мне туда хода нету, туда особый пропуск нужен. Говорят, там платят больше, но зато форму допуска такую требуют, что до пятого колена проверяют. Мне-то бояться нечего, надо будет попробовать, хоть Инка и не советует, говорит, на всю жизнь невыездным станешь. Да я, вроде, никуда ехать и не собираюсь. Мне и тут неплохо. Вот универ через пару лет закончу, на вечерке особо напрягаться не надо, тем более, когда работаешь по специальности, а потом сразу в аспирантуру, заочную, конечно, чтоб из лаборатории не уходить, а уж из кандидатов в доктора при моих способностях и анкете как нибудь продеремся. В партию надо бы вступить, пока я пролетарием числюсь — лаборантской ставки не было, так меня слесарем оформили. Я сначала обиделся, но умные люди объяснили, что так даже лучше. И Инка подтвердила.
Инка. Все время она на ум приходит. Особенно в последнее время. Она некрасивая, длинная и на шесть лет меня старше. Умная, конечно, но несчастливая. Может, потому что умная.
* * *
В той закрытой части, куда мне ходу нет, что-то странное делается. Инка стала совсем плохая. Я ее редко вижу, неохота мне, чтоб про меня с ней болтали, хоть все равно болтают, я слышал. Когда последний раз ее видел, с неделю назад, она что-то про новую тему проговорилась. Я было спросил, чего это, а она тут же на другое свернула. Значит, что-то секретное снова.
