--Мистер Эвменес! Очки! Пожалуйста, мистер Эвменес, дайте мне очки!
Сорок девять мужчин, похожие на мистера Эвменеса, как родные братья, вопросительно посмотрели сквозь непроницаемые розовые очки. Пятидесятый положил носовой платок в карман. Кривая улыбка обнажила блестящие вставные зубы. Свободной рукой он снял шляпу, помахал ею толпе и поклонился.
Голову мистера Эуменеса покрывал белый пушок, сквозь который просвечивала розовая лысина. Жесты его были комичны и ужасны одновременно. Взмах шляпой и манерный поклон сказали больше, чем слова. _"Прощайте навсегда и счастливого пути"_,-- вот как можно было это понять.
Затем мистер Эвменес распрямился и разлепил веки.
Сначала показалось, что в глазных впадинах не было глазных яблок, как будто они наполнены лишь тенями.
Джек тщетно пытался рассмотреть эти странные глаза. Но мистер Эвменес, или один из прибывших в ракете людей, уносился куда-то вдаль и становился все меньше и меньше. Нет! Это уменьшался сам Джек, сознание которого взмывало куда-то вверх в собственном теле. Или падало в бездну.
Он, Джек Крэйн, чувствовал себя пустой шахтой, по которой сам же и скользил, пронзительно крича,-- прочь, прочь от внешнего мира. Окружающая действительность виделась ему словно с обратной стороны бинокля, который во много раз увеличивал изображение. А человек, держащий в руках вожделенное сокровище, которое Джек искал всю жизнь, находился по другую сторону бинокля. И удалялся в противоположном направлении, словно соединенный с горизонтом резиновой лентой, конец которой кто-то отпустил. И мистер Эуменес летел к горизонту -прочь от Джека.
Странные картины мелькали перед глазами Джека, но он не переставал ясно мыслить и понимать, что случилось. В то же время Джек чувствовал, как руки застыли в умоляющем жесте, протянутые точно у попрошайки, как лицо исказилось в агонии мольбы, а губы тихо и проникновенно, будто заклинание, повторяли одни и те же слова.
Но настоящее осознание действительности оказалось столь же внезапным и ослепляющим, как проблеск понимания происходящего, который является эпилептикам перед припадком. Эта была та самая мысль, которую Джек так старательно прятал на горизонте своего ума, мысль, которая наконец-то длинными скачками догнала его, а затем остановилась, присела на корточки и стала скалить зубы, ехидно высунув длинный язык.
Конечно же, все эти годы он должен быть знать, что же на самом деле ищет. Понимать, что мистер Эвменес -- самая жуткая вещь на свете. Джек знал это, но словно наркоман, отказывался даже допустить такую мысль. Он искал человека. Хотя понимал, что результат поисков может оказаться для него фатальным. Очки с розовыми стеклами качнут створки ворот, которые не должны открываться настежь. И Джеку следовало догадаться _что_ и _кто_ такой мистер Эвменес, когда парень в грузовике демонстрировал свои энциклопедические знания.
Как он мог быть таким тупым? Тупым? Очень даже просто. Он _хотел_ быть тупым. Но почему же мистер Эвменес и ему подобные использовали такие очевидно разоблачающие имена? Выражали ли они таким образом свое презрение к людям или же проявляли жестокое остроумие? Взять хотя бы те двусмысленные объяснения насчет спектроскопа, данные коммивояжером отцу. А тот даже ничего не заподозрил. Даже глава Бюро охраны здоровья и психики не посчитал необходимым хоть как-то скрыть свою истинную сущность.
Доктор Веспа. Он назвался таким именем, словно бросил перчатку в лицо человечества. А человечество по-идиотски внимало его словам, так и не догадавшись об истинном значениии имени. Веспа -- итальянское имя. Джек точно не знал, что оно означает, но, основываясь на смутных обрывках школьных знаний, предполагал, что на всех языках это имя имеет такое же значение, как и в латыни.
И можно считать крупным везением то, что он столкнулся с коммивояжером только сейчас. Если бы он нашел Эвменеса раньше, во время своих бесконечных скитаний, точно так же, как и теперь, он не заполучил бы очки. И шок был бы таким сильным, что Джек не смог бы даже крикнуть, чтобы разоблачить этого человека в глазах окружающих. И вел бы себя точно так же, как сейчас. И его все равно бы привезли в лагерь.
Сколько других транси встретили незабываемое лицо мистера Эуменеса на улицах? Все поиски несчастных скитальцев тут же прекращались, и они впадали в то состояние, которое официально превращало их в жертву БОЗИПа.
Это была последняя разумная мысль Джека. Он более не чувствовал свое тело. Тонкая розовая завеса опустилась между сознанием и чувствами. Словно пелена, она окутала Джека, облегчая падение в бездну пустоты и забвения. Завеса кружилась, мимо проносились размытые контуры разных предметов -- большое дерево, которое Джек когда-то видел в гостиной, обнаженный гигант -- отец, прислонившийся к дереву и жующий яблоко, и маленькое нежное создание, поедающее прекрасные цветы.
Но реальный мир все еще был где-то рядом. Джек чувствовал, как руки офицеров в черной форме поднимают его и кладут на что-то твердое, что качается и прогибается под тяжестью онемевшего тела. Но все перемещения и толчки ощущались очень смутно. Затем его переложили на какую-то более мягкую поверхность и внесли в помещение, которое, как смутно почувствовал Джек, находилось внутри одного из бараков.
Спустя час или два -- не имело значения когда; Джек уже перестал ориентироваться во времени и вообще понимать, что это такое -- он посмотрел сквозь бесконечную шахту самого себя в глаза одного из мистеров Эвменесов, или мистера Сфекса, или доктора Веспы. Каким бы именем он себя не называл -- человек этот был одет во что-то белое, на шее висел стетоскоп.
Рядом стоял еще кто-то точно такой же, только с накрашенными губами и в шапочке медсестры. Миссис Эвменес принесла поднос, на котором стояли несколько ящичков. В одном из них лежал большой и острый скальпель. В другом -- яйцо. Размером с куриное.
Джек успел увидеть все это, прежде чем окутавшая его завеса приняла другой оттенок красного цвета и полностью заслонила окружающий мир. Но и сквозь почти непроницаемую розовую пелену Джек увидел, как доктор Эуменес с высоты смотрит на него, словно вглядываясь в бездонный колодец. И Джеку наконец удалось рассмотреть глаза. Большие, гораздо больше, чем следовало бы. Не бледно-розовые глаза альбиноса. А сплошь черные, состоящие из множества шестигранников, стороны которых отражали свет.
Они сверкали.
Как алмазы.
Или как глаза огромной и очень высокоразвитой осы.
