240-й день. Грозный феномен не повторялся, и я начинаю сомневаться, разыгралось ли все на самом деле, поскольку такое взаимодействие между нами и вещественным миром, по сути дела, невозможно. Не было ли то особенно сильное эхо, вызванное во мне каким-то из душевных движений партнера? Общение наше не подвигается. Или же не так, как мне представлялось, хотя связь и прочна. Все сильнее передается мне желание партнера, чтобы я находился вблизи от него, в его жилище. Или и это иллюзия, заблуждение? Но ведь не моя же собственная воля приковывает меня к этому месту — сильнее, чем это могло бы вызываться исследовательским интересом?
Вот уже более ста дней я здесь, и уже 240 — на этой планете. Слишком далеко я прошел по этому пути, чтобы решиться теперь повернуть назад. Куда-то он меня приведет?
260-й день.…В городе Оммов.
Дело сделано… сделано… но то ли это, к чему я стремился? Я потрясен пережитым до глубины души.
Минувшей ночью контакт совершился, и не косвенный, с помощью труднотолкуемых знаков, а в форме непосредственного обмена между моим сознанием и сознанием Оммов. Моя личность сплавилась с их личностями, я воспринимал мир — их мир компактной материи — их органами, думал их мыслями, чувствовал их чувствами и понимал их. Но если б я мог забыть!
Мой прежний партнер исчез. И я опять господин над самим собою, над своей волей — но не над своими решениями. В последние дни мы оставались по-прежнему тесно связаны, не продвигаясь вперед ни на шаг, но я чувствовал, как партнер старается усилить контакт, и следовал его желаниям, неясно, но настойчиво передававшимся мне, и прежде всего — чтобы я оставался в его доме, поблизости от него самого. Если бы я даже и захотел, мне было бы трудно освободиться от влияния его воли. И вот теперь он добился полного контакта… но сам не участвует в нем. О, если бы это не зашло так далеко!
Вчера вечером я ощутил особенно сильное возбуждение, даже радость Омма, но потом я увидел, как он покидает помещение, и растерялся… Я хотел последовать за ним, но все его существо, все мысли и чувства, исходившие от него и передававшиеся мне, заклинали меня остаться. И я остался.
Он был еще недалеко, когда я приметил легкое изменение в энергетическом фоне окружающего пространства. Энергетический поток нарастал, с ним — температура, и вскоре среди грубых форм энергии появились изящнее структурированные, с более высокой частотой колебаний. Причиной была некая реакция между частицами вещества, быстро охватившая весь дом, а я находился в центре происходящего. И тут повторился кошмар, пережитый двадцатью днями раньше, который я почти уже считал за обман чувств: внешние вибрационные узоры напластовались на мои собственные, и я воспринимал их не органами, а всеми фибрами моего существа, как воспринимаем мы, пролетая вблизи, излучение звезд, хотя и слабее. Снова я чувствовал нечто, бывшее не от моего универсума, а от мира Оммов, и это ощущение сковало, парализовало меня, я был в его власти, не в силах избавиться от него. Быть может, при некоторой концентрации мне это и удалось бы, но к моему страху перед незнакомым феноменом примешивалась надежда, даже уверенность, что все это часть плана партнера, и я не сомневался, что его осуществление приведет к цели — к прямому и отчетливому контакту наших сознаний. Итак, я медлил. И это случилось…
Разом оборвалась связь с партнером, вытесненная потоком эмоций, которые шли ко мне от других Оммов, находившихся поблизости, в пределах энергетической активизации — в доме. Было ли дело в том жутковатом резонансе с окружавшей меня энергетической тканью, или в душевном созвучии, порожденном длительной взаимной психической связью между мной и партнером, или же в чрезвычайной интенсивности, какой достиг в тот момент поток эмоций Оммов, но я тотчас оказался в непосредственном контакте с ними, до которых мне прежде не было никакого дела, которых я видеть не видел и слышать не слышал, — я заметил одновременно их всех. Я ощутил мучительную боль, пронзительный ужас, безысходное отчаяние — их боль, их ужас, их отчаяние; я разделял с ними их чудовищное возбуждение, их страх, их мысли; уже и моими были резкие, грубые, одномерные восприятия их органов чувств, смятение и растерянность, с которыми они пытались осмыслить свое положение, их бессилие, когда они осознали его, те воспоминания, что вспыхивали в них и тотчас гасли снова… как и надежда найти какой-то выход — вспыхивала и гасла.
Все это неуправляемым потоком хлынуло в меня, а так как я был причастен к ощущениям, мыслям и чувствам Оммов, то знал я и то, что все это означает: опасность, смертельную опасность, и наконец — непреложность подступающей смерти: для них, не для меня. Но ужасней всего, что в те мгновения и они знали о моем присутствии, угадывали, ощущали некое чуждое существо и что они молили меня смилостивиться над ними, помочь, спасти; они взывали ко мне — ко мне, который не в силах был ничего сделать, не мог даже ответить. Потому что мой ответ был бы не чем иным, как подтверждением моей чужеродности и моего — их бессилия, отражением их собственной муки, которое только усилило бы их страдания… отражением, если не жестокой издевкой…
Так погибли они, и то же самое высвобождение концентрированной теплоты, которое соединило мой и их разум, положило конец их существованию. Конец в мире вещества, в мире свернувшихся энергий. Потому что, когда я почувствовал, как угасают источники излучения и их колебания отделяются от моих, как я вновь освобождаюсь от пут, привязавших меня к этому миру вещества, я обнаружил, что голоса Оммов не теснят меня больше извне, что вокруг — ничего, кроме тишины, тишины и пустоты, а я все слышал их вопли, ощущал их агонию; я все еще чувствовал их, и теперь еще чувствую каждое отдельное мгновение. Потому что они отпечатлелись во мне, в тот миг соединения стали частью меня самого, нерасторжимо соединенные с моею собственной структурой, неизгладимо. И вот я все еще чувствую их муку, ставшую моей, их отчаяние, слышу крик Оммов, я слышу, как вы просите меня о пощаде, о спасении, как проклинаете меня, меня, который не в силах вам помочь, который пойман так же, как вы, и в себе самом носит свою тюрьму — вас, каждый день, каждый час, каждую минуту умирающих во мне.
И нам остается единственная надежда: разыскать его, такого же, как вы, Омма, избранного мною в партнеры и столь жестоким образом исполнившего мое желание понять и воспринять этот мир и его хозяев Оммов. Ведь, воистину, не я — он чудовище: он сделал это, и он должен быть в состоянии освободить нас, меня от вас и вас из меня. Я должен снова найти его, и мы будем просить, будем настаивать, мы заставим его освободить нас. Только он может это, а если не он… то… но тогда… тогда мы должны, пока не придет мой час, умирать и умирать без конца…
