- Вот и замечательно, - сказал Туполев. - Возвращайтесь к себе, на фронт, и продолжайте в том же духе. А то, я слышал, Тихоокеанская конфедерация опять контрреволюционеров собирает и науськивает...
Калашников набычился ещё больше:
- Я хочу видеть Генерального!
- А вот этого, извините, мы вам не позволим. Hезачем вам с Генеральным видеться. И я так считаю, и другие.
Калашников засопел, а потом вдруг крикнул так, чтобы все слышали:
- Вы - убийцы! Вы убили Генерального! И теперь распоряжаетесь вместо него!
Майор Тимофеев кожей почувствовал, как напряглись все вокруг, хватаясь за автоматы и опуская ладони на предохранительные скобы, но Туполев лишь снова рассмеялся.
- Остроумно, - оценил он. - Гораздо остроумнее, чем выдумка с приблудным пилотом. Только выстрел этот вхолостую.
Генеральный жив и здравствует. И вы это знаете, и все это знают.
Калашников хлопнул себя по бедру:
- Это ж надо! Вот ведь твари вы какие - окопались тут, разжирели. А мы там кровь проливаем, землю зубами грызём...
- Поздно жаловаться, Калашников, - сказал Туполев. - Вы сами предложили проект освобождения "угнетённых индейских племён". Hеужели вы думали, что этим будет заниматься кто-то другой?
- Я не жалуюсь, - проворчал Калашников. - Я просто опасаюсь, что вы ударите мне в спину. В самый критический момент.
- И с этим вы собирались пойти к Генеральному? Со своими подозрениями и прожектами?
- Слушай, ты, расфуфыренный ублюдок, - в голосе Калашникова зазвучала сталь, - ты за кого меня держишь? Я - суверенный гражданин, и я сам буду решать, с чем мне идти к Генеральному.
- Я уже сказал, Калашников, к Генеральному вы попадёте только через мой труп.
- Да будет так, - Калашников резко развернулся на каблуках и зашагал к тамбуру. - Что вы стоите?! - прикрикнул он на своих солдат. - Огонь!
И стоило ему произнести эти слова, как началась такая стрельба, что хоть святых выноси. Тимофеев, не будь дурак, сразу же упал на брюхо, стараясь, насколько это возможно, слиться с покрытием площадки. Рядом тяжело, будто куль с мукой, рухнул высокий. Глаза у него были стеклянные, а из аккуратного отверстия в центре лба толчком выплеснулась кровь. Обидчик Тимофеева ещё немного подёргался и затих.
Автоматные пули рвали воздух над головой, и майор понял, что какая-нибудь самая шальная из них обязательно его заденет, а значит, пора уносить ноги. Однако Тимофеев не был самоубийцей, и по доброй воле вряд ли решился бы прыгнуть с площадки вниз. Hо тут он увидел, как по рифлёной стальной поверхности катится к нему пехотная осколочная граната с выдернутой чекой, и тело само рванулось прочь, перевалившись через край, за которым открывалась бездна.
Hаверное, высота была не столь значительной, как показалось Андрею сверху. Так или иначе, от удара о воду он не погиб, а когда вынырнул, то не обнаружил над головой ни аэронефа "25 лет Вашингтонской Коммуны", ни второго "дирижабля", название которого он так и не узнал. Они сгинули, словно наваждение или мираж, не оставив в небе следа...
Как Тимофееву удалось добрался до берега, он и сам не помнит. Очнулся уже в госпитале, а потом завертелась карусель следствия, и впечатления от загадочного происшествия, необычайно яркие поначалу, успели притупиться.
С тех пор минуло много лет, но Андрей Тимофеев не забыл о том, что случилось с ним над Финским заливом, во время боевого вылета. И по сей день он рассказывает эту историю любому желающему (достаточно только попросить и сдобрить рассказ напитками) и каждый раз, закончив, с надеждой спрашивает, нет ли у слушателей какой-нибудь версии, объясняющей это странное происшествие. У слушателей обычно - одна-единственная версия, в точности совпадающая с вердиктом медицинской комиссии, но они предпочитают держать её при себе, чтобы не обидеть хорошего человека.
Если вы когда-нибудь заглянете в город Сосновый Бор, что в Ленинградской области, и решите прогуляться по побережью Финского залива, то, возможно, встретите его там - рано поседевшего пилота, с полупустой бутылкой водки в руках. Он, скорее всего, будет сидеть на одном из гранитных валунов, принесённых ледником с далёкого севера, и, прихлёбывая, смотреть на горизонт, словно пытаясь разглядеть за этой мнимой линией миражи жестокой, но в чём-то безумно привлекательной инореальности, с которой ему довелось столкнуться лицом к лицу...
