И этот год не стал исключением из череды этих сумасбродных, горячечных лет его правления. Страна похожа на жерло вулкана. Слухи, бунты, восстания, партизанское движение, предательства в высших кругах власти.
Постоянное давление снаружи и такое же дикое давление изнутри.
Рене закрыл глаза, чтобы не видеть довольную, сальную морду гринго, который сидел в кресле напротив.
Личный секретарь, присланный из далекой страны для "помощи в выводе страны из кризисной ситуации". Так называлась фактическая оккупация, на которую обрек свою страну сам президент. Тогда, несколько лет назад, казалось, что иного выхода нет. Казалось, что ненависть народа, не оформившаяся, слава Богу, и еще не отлитая в пули, выплеснется из влажной тьмы джунглей и затопит собой президентский дворец. Сметет виллы в Сукре, измажет кровью улицы Ла-Паса... Именно тогда появился этот наглый, толстый хозяйчик с Севера, который знал, что делать, знал, как, когда и что сказать народу, как и когда надавить на Профсоюзы, чтобы рабочие заколебались и не взяли вместо лопаты винтовки "Гаранд". Дьявол, этими винтовками наводняет черный рынок именно та страна, которая взялась выводить нас всех из кризиса... Кто тогда, черт возьми, создал этот кризис?
Потом были годы кровавого хаоса, когда вся армия и рейнджеры и вся другая иноземная рать гонялась по всей стране за семнадцатью кубинцами во главе с неутомимым революционером со странной кличкой "Че". И еще многие и многие месяцы информационной войны...
"Господи, как не хочется вспоминать.
Ведь не на работу лечу. Отдыхать... Хотя какой отдых? Даже на короткий миг нельзя покинуть страну, какой может быть отдых...
Попробуй ослабить эти вожжи власти, как тут же появится какой-нибудь генералишка, который объявит себя диктатором."
Рене Баррьентос припомнил щучью физиономию Уго Бансера... Да, такой не спустит.
Ощутив толчок самолета, президент открыл глаза и понял, что заснул. Вот ведь умотали, черти. В сидении напротив, отреагировав на движение президента, дернулся иностранный советник. Рене усадил его одним взмахом руки.
Махнул и увидел, как зло чиркнул по тыльной стороне ладони лучик закатного солнца, прорвавшийся через зашторенное окошко иллюминатора. И что-то привиделось в этом неверном отблеске, мигом забившем холод искусственного неонового света...
Рене Баррьентос Ортуньо, президент, посмотрел на свои руки... И на мгновение увидел стертые в кровь ладони... Кровоточащие раны... Дрожащие руки старого, жестокого кучера, лошади которого наконец рванули из-под многих лет издевательств и жестокого кнута. Рванули вперед, раздирая себе рты, и такие знакомые вожжи вырвались из ладоней, сдирая кожу.
Такие люди, как президент, наверное, догадываются о существовании людей низшего, по сравнению с ними, порядка. Догадываются, но значения их существованию не придают.
Единственное требование к этим существам, так это, чтобы они делали свою работу. Делали ее хорошо или так, как умеют. Не задавали лишних вопросов. Работали... Ну и, пожалуй, все. Чего с них еще взять? Разве интересны кому-то их слабости, мелкие недочеты, ошибочки? Для этого есть совсем другие организации, которые как раз этими самыми слабостями и занимаются. А президенту такие вещи не слишком интересны.
Первый пилот президентского "Боинга", Хозе, был тем самым маленьким человеком. Хотя и тридцать три раза проверенным. Но даже несмотря на это, он имел свою маленькую слабость. Он бесконечно любил крепкий и очень сладкий кофе. Без всяких там сливок или специй. Просто крепкий и очень сладкий кофе.
Пилот даже пил его тайком от службы безопасности в только ему известном закутке аэропорта. Возле закусочной, где всегда можно было кинуть в чашку кусочек другой сахарку.
Его знали все официантки, все повара, все уборщики. Пилот был существом, по этим масштабам, важным, возит самого президента. Правда, не часто... Президент, это всем известно, не слишком то любит покидать столицу.
Официантка, имеющая некоторые виды, хотя и довольно зыбкие, на президентского пилота, проводила взглядом его статную в фирменном кителе фигуру, когда тот, залпом заглотав еще не успевший растаять на дне кружки сахар, двинулся по служебному коридору, уходя в очередной рейс.
Официантка, улыбаясь каким-то своим воспоминаниям, стряхнула крошки со стола, убрала кружку и уже совсем собиралась взять со столика, за которым сидел пилот Хозе, почему-то незнакомую ей сахарницу, к тому же наполовину пустую, как кто-то крепко, но не больно, схватил ее за руку.
Она тихо вскрикнула, повернулась...
На нее смотрел худой индеец в потрепанном пончо, и если бы не глаза, его можно было бы принять за нищего. Частое явление в национальном аэропорту Ла Паса. Именно так этот индеец и выглядел... С одним лишь отличием. У нищих не бывает таких глаз. У нищих бывают тусклые, бессильные глаза вечных попрошаек. У этого же...
Официантка беззвучно пискнула и начала вырывать руку, не в силах оторвать взгляд от горящих неописуемым внутренним огнем глаз индейца. Вся эта сцена происходила в полном молчании.
Индеец отпустил руку, затем взял сахарницу, резким жестом высыпал остатки сахара в грязный помойный мешок, который неведомо как и зачем оказался рядом, и спрятал опустевшую сахарницу под свое пончо.
Понимая вечным женским чутьем, что сейчас может произойти нечто ужасное, официантка сделала шаг назад.
Рука индейца вынырнула из-под пончо... пустой. Длинный смуглый палец на миг приложился к губам... А затем... То ли что-то случилось со зрением, то ли еще что... Но индеец исчез.
Вот был, а вот нет...
- Рамона! - над ухом раздался вопль менеджера. - Какого черта я вижу тебя тут, когда целый зал...
Дальше она уже не слушала.
При заходе на посадку пилот Хозе Хименес почувствовал себя плохо. Что-то случилось с глазами.
Руки свело судорогой... Язык вдруг онемел... И второй пилот уже не смог вывести самолет из пике.
В 1969 году президент Боливии Рене Барьентос Ортуньо, отдавший приказ убить Эрнесто Гевара де ля Серна, более известного под именем Че Гевара, погиб в подстроенной авиакатастрофе. Его место вскоре занял военный диктатор генерал Уго Бансер.
*****
Ворота Севера повидали многое. Правда, это было давно. И уже не многие из нас помнят, как верхом на ослике въехал в нашу деревню Он. И как девятью годами позже вернулся в деревню уехавший в 1967 году Маркес. Уже тогда старик... Впрочем его старость всегда была только плащом, который он мог скинуть и одеть в любой момент. Это в нашей деревне знают все.
С тех пор прошло много времени. Сгорело множество свечей перед Его портретом. Прочитано множество молитв Ему.
