— Слушаю, мой повелитель! — поняв, что аудиенция окончена, Питканас поднялся с пола и вышел из святилища. Радус-Пижама и Миллаванда в нетерпении ждали у входа. Король сказал:
— Бог объявил мне, что земляне не прокляты. Те, что прокляты, творят зло. Земляне — нет; они будут вести себя хорошо. Суди их по их делам. Таков приказ Тархунда мне, а мой — тебе! Пусть он будет слышен тебе всегда.
Оба жреца застыли от изумления. Однако повиновение королю было у них в крови (впрочем, как и повиновение Тархунду).
— Слушаю и повинуюсь, как слушаю и повинуюсь богу, — склонился Радус-Пижама. Миллаванда вторил ему.
Довольный собой Питканас начал спускаться по длинной лестнице Большого Дома Тархунда. Если бы он отдал этот приказ письменно, жрецы, возможно, и изыскали бы способ использовать его в своих целях. Теперь же его (и Тархунда) повеление будет звучать в ушах у обоих. Они больше не потревожат его по поводу землян.
* * *
Пленка с записью беседы Рамона Кастильо и столяра-краснодеревщика из Куссары закончилась. Экран монитора погас. Хельга Штайн сняла наушники и потерла уши.
— Еще один, — вздохнула она.
— Ты о чем? — Кастильо не успел снять наушники и потому не расслышал ее. — Извини. — он поспешно сорвал наушники.
— Ничего, — устало сказала Хельга, повернувшись к Мей-Лин. — Я правильно поняла — этот абориген в решающий момент обратился за советом к некоему божеству по имени Кадашман?
— Верно, — отозвалась лингвист. Взглянув на Рамона, она добавила: — Ты здорово освоил язык. Этот абориген без труда понимал тебя.
— Спасибо, — сказал он: от Мей-Лин не так просто было дождаться похвалы. Все же дело было прежде всего. — «Обратился» — самое верное определение. Он задал вопрос, получил ответ и поступил соответствующим образом. Посмотрите сами.
Кастильо собрался было перемотать пленку, но Хельга остановила его:
— Не трудись зря. Мы все наблюдали такое по дюжине раз. Глаза аборигенов на несколько секунд устремляются в пространство, потом эти ребята как бы приходят в себя и действуют. Вот только что это значит?
— Взгляд устремляется в пространство, — повторил Рамон. — Возможно, это верное описание, но мне кажется, что скорее они слушают.
— Что слушают? — вскинулась, побагровев, Хельга. — Если ты скажешь «бога», я вышибу тебе мозги этим самым стулом!
— Он привинчен к полу.
— Ах! — Хельга выпалила какую-то фразу (явно не на латыни) и пулей вылетела из лаборатории.
— Не дразни ты ее, Рамон, — тихо сказала Мей-Лин. Ее обычно спокойное лицо казалось печальным.
— Я и не собирался, — ответил антрополог, все еще не пришедший в себя после взрыва Хельгиных эмоций. — Просто у меня очень практический склад ума. Я только хотел предложить ей, раз уж она собиралась меня ударить, воспользоваться тем стулом, что я купил.
Мей-Лин выдавила из себя подобие улыбки.
— По крайней мере теперь у тебя и у Сибил есть стулья и прочие артефакты, которые вы можете изучать на здоровье. А все, что можем делать мы с Хельгой, — это исследовать матрицы поведения, а насколько я могу видеть, они здесь лишены всякой логики.
— Нельзя ожидать, что инопланетяне будут мыслить так же, как мы.
— Избавь меня от тавтологий, — огрызнулась лингвист; ее сарказм шокировал Кастильо гораздо сильнее, чем истерика Хельги. — Если уж на то пошло, я временами вообще сомневаюсь в том, что куссаране способны мыслить.
Рамон был шокирован вторично — она не шутила.
— Что тогда ты скажешь об этом? — он указал на стул. Это был замечательный экземпляр ручной работы — ножки, изящно примыкающие к сиденью, обшивка из крашеной кожи, закрепленная бронзовыми бляшками. — И что ты скажешь об их стенах, храмах и домах, их одеждах, их полях и каналах, их языке и письменности?
— Об их языке? — повторила Мей-Лин. — Да, я же говорила, что ты его хорошо освоил. Вот и скажи, как будет по-куссарански «думать»?
— Ну… — начал Кастильо и осекся. — Ay! Con estas tarugadas uno ya no sabe que hacer [Непереводимое испанское ругательство], — пробормотал он, сорвавшись на испанский, что позволял себе крайне редко.
— Более того, я не знаю ни слов «интересоваться», или «сомневаться», или «верить», ни любого другого слова, имеющего отношение к сознанию. И куссаранин, говорящий «я это чую нутром», наверняка мучается желудком. Как они могут жить, не размышляя над событиями? Неудивительно, что мы с Хельгой чувствуем себя так, будто едим суп вилкой.
— Ну-у! — протянул Кастильо и вдруг рассмеялся, — Быть может, за них думают их драгоценные боги. — Смех вышел не самым радостным: проблема богов раздражала его ничуть не меньше, чем Хельгу. Когда она сокрушалась из-за невозможности понять склад характера аборигенов, у Рамона возникало ощущение, что он видит структуру культурной жизни аборигенов как бы сквозь туман — внешние очертания вроде ясны, но за ними все скрывается в дымке.
Мей-Лин не смогла отвлечь его от этих мыслей даже очередной колкостью:
— Богов нет. Если бы они существовали, наши приборы заметили бы это.
— Телепатия? — предположил Рамон, провоцируя Мей-Лин.
Она не попалась на крючок, сказав только:
— Допустим, телепатия существует (в чем я сомневаюсь), но от кого они тогда принимают мысли? «Жучки», которые мы щедро расставили по городу, показывают, что короли, министры, жрецы говорят со своими богами так же часто, как и крестьяне, если не чаще. Здесь нет тайных правителей, Рамон.
— Знаю, — он устало ссутулился. — Фактически из всех куссаран реже всего ведут односторонние беседы солдаты и купцы, за что на них косо смотрят все остальные.
— Кстати, если бы все интересовались нами так, как Тушратта, нам было бы в десять раз легче работать.
— Верно, — согласился Рамон. Страж Ворот проводил на борту «Хауэллса» все свободное время. — И я не удивлюсь, что он здесь потому, что у нас вообще нет богов и он ощущает превосходство по крайней мере над нами.
— Ты циничнее самого Стена Джеффриза, — заявила Мей-Лин. Чувствуя, как у него запылали щеки, Рамон поспешно встал и вышел.
Проходя мимо камбуза, он подумал, что какой-то бог все-таки существует, причем бог на редкость зловредный: его окликнул сам Джеффриз.
— Эй, Рамон, посиди с нами. Рейко только что заступил на вахту, и нам не хватает игрока.
Неизбежная игра в карты началась еще в те времена, когда «Хауэллс» болтался на монтажной орбите вокруг Земли. Кастильо играл редко. Во-первых, техперсонал корабля не относился к числу его любимцев, а во-вторых, Рамон с завидной регулярностью оставался в проигрыше.
