Рабочие заявили, что они готовили дольки оболочки, мало интересуясь, для чего эта оболочка предназначается, но когда прочли заявление советских ученых, когда им стало ясно, что они невольно стали соучастниками наглого обмана, они явились в международную комиссию.
Вскоре комиссию посетили специалисты электроники, создавшие аппараты микрозаписи; токари, обрабатывающие торцы прозрачного цилиндра; ткачи, трудившиеся над образцами великолепных тканей, — словом, почти все изготовители эверсовского реквизита.
Так была разоблачена авантюра. Делегации ученых постепенно разъезжались по домам, отчетливо поняв, в какое неприятное положение они попали, не покинув США вместе с советской делегацией.
Что касается молодого человека, сыгравшего свою трагическую роль в этой истории под именем Генри Гомперса, то он пошел на авантюру, отчаявшись найти свое место в стране «неограниченных возможностей», не имея средств к существованию. Доверив себя проходимцу Эверсу, Гомперс прошел тренировку, убедился, что даже длительное пребывание в скафандре безвредно, и согласился на отвратительный эксперимент, появившись в прозрачном цилиндре на ферме Вейса. Гомперс знал, как должен был разыгрываться фарс, но только не знал, что Эверс решил отравить его, дабы избавиться от слишком опасного свидетеля.
Ферма Вейса уже давно не была фермой. Купленная у разорившегося фермера, она служила прикрытием темных дел Эверса. В сарае для сельскохозяйственных машин задолго до появления в Мэриленде «посланца будущего» проводились подготовительные работы, позволившие имитировать «прилет» из XXI века. Управление всеми операциями во время сенсационного появления «отважного потомка» проводилось Эверсом по радио. До самого последнего момента, до подхода к аппарату Ивана Федоровича Колесова, Гомперс слушал команды Эверса, но он не знал, что в это время Эверс уже нажал кнопку на пульте, что уже сработала управляемая по радио система и из маленького баллончика в скафандр стало поступать отравляющее вещество с длительным, скрытым периодом действия.
И все же Эверс не попал на электрический стул. Помогло ему, конечно, не то, что он уничтожил взрывами подпольные приспособления, устроенные им на ферме Вейса, и не то, что подкупленные эксперты гибель Гомперса квалифицировали как «несчастный случай», а то, что Эверсу помогли высокие покровители, стоявшие за его спиной. Капитализм, как и подгнивший товар, особенно нуждается в рекламе, а Эверс показал себя незаурядным делателем рекламы. Теперь, говорят, он подвизается в качестве советника бюро пропаганды.
Ярослав Голованов
ПОБЕДА АЛЬБРЕХТА ДЮРЕРА
Научно-фантастический рассказ
К сожалению, я не могу рассказать, как попал ко мне дневник молодого биолога Курта Шлезингера, потому что судьба этого дневника и некоторых других документов, полученных из ФРГ, тесно переплелась с судьбами многих других людей, имена которых, как и подлинное имя автора дневника, я не могу сейчас назвать.
Перевод этого дневника публикуется с небольшими сокращениями.
1 февраля. Мне всегда казалось, что я хорошо помню его, хотя мне было всего пять лет, когда я видел его в последний раз. Наверное, потому, что это имя-Отто фон Вальден — так часто повторялось в нашей семье, я невольно связал его с неким, мною же созданным образом, неумело собранным из полузабытых, обрывочных воспоминаний детства. И вот сегодня, переступая порог кабинета своего будущего шефа, я увидел совсем другого человека, совершенно непохожего на «моего» Отто фон Вальдена.
Он понравился мне сразу. Высокий, стройный, с яркими голубыми глазами и гладко зачесанными назад пепельными волосами, этот человек являл собой пример нестареющего мужчины. Он крепко двумя руками пожал мне руку.
— Курт! Мальчик мой! Ну, вот ты и приехал… — Я чувствовал по голосу, что он взволнован. — Подумать только! Сын моего друга, маленький Курт, — уже взрослый мужчина! Как бы порадовался, глядя на тебя, Генрих…
Естественно, что мы начали разговор с воспоминаний об отце. Вальден рассказал мне о естественном факультете в Кельне, который он окончил вместе с моим отцом, о годах первой мировой войны, когда их пути разошлись, и о новой встрече в Нюрнберге в 1932 году, и о новой войне.
— О, мы многое пережили, Курт. Генрих Шлезингер был хорошим отцом, примерным мужем и настоящим немцем. Не забывай его, мальчик… Если бы Гитлер был чуточку поумнее, он не посылал бы таких людей, как твой отец, в это восточное пекло. Впрочем, не будем тревожить прошлое… Расскажи-ка лучше, как ты живешь?
Он долго расспрашивал меня о маме, вспоминал наш старый дом, вечера в большой гостиной, когда мама играла Бетховена, сонату фа-минор, которую так любил отец…
Вальден опять заговорил об отце. Я сказал, что плохо помню его. Действительно, с конца 1940 года отец редко бывал дома. Он приезжал всегда неожиданно, иногда ночью. Помню, как я боялся серебряного черепа на рукаве черного отцовского мундира. Череп с двумя костями крест-накрест. Отца убили в Польше, в самом начале сорок пятого. Подробностей мы так и не узнали. Известно только, что погиб он в каком-то секретном лагере во время восстания заключенных.
— Я все знаю, мальчик, — нахмурившись, перебил меня Вальден. — Это чудовищная нелепость. Мундир СС-шелуха, дешевая упаковка… Генриху нужны были деньги, аппаратура, лаборатории. А он должен был работать в этой смрадной дыре в окружении банды славянских дистрофиков… А главное, все эти лаборатории и деньги нужны были не в сорок четвертом, когда нашим единственным утешением было «Gott mitt uns» на солдатских пряжках, а ровно на десять лет раньше, когда эта тупая свинья Геринг назвал его и меня «фантазерами», полагая, что самое важное для величия рейха — это танки и бомбардировщики…
Наконец мы заговорили о моей будущей работе. Вальден подтвердил, что будет рад принять меня в свой институт.
— Курт, ты увидишь здесь немало такого, что может показаться тебе странным, ненужным, рассчитанным на дешевый эффект. Не торопись с выводами, мальчик. Ты еще очень молод, и узнать тебе предстоит немало. Мне нужны не только умные помощники, но и настоящие друзья, — с грустной улыбкой проговорил он. — И, может быть, добрые друзья даже больше, чем умные помощники…
12 февраля. Целыми днями пишу. Заполняю какие-то пространные анкеты, подписываю туманные инструкции, правила и расписки, запрещающие поездки за границу, общение с иностранцами и разглашение каких-либо фактов, связанных с работой. Впрочем, я готов подписать еще сотню бумаг, лишь бы скорее приступить к работе. Правда, в отпуск я собирался съездить к тете Лотте в Дрезден. У нее теперь новая квартира, она давно приглашала меня погостить и полюбоваться «Сикстинской мадонной», вернувшейся из России. Но Дрезден — это ГДР.
