— Калифрики, — сказал доктор, — в чем дело?
— Когда хожу, лучше думается.
— Вы еще не совсем поправились, и спать вам куда полезнее, чем думать.
— Я устроен иначе. Когда меня что-либо беспокоит, я хожу и размышляю.
— Не знал об этой вашей технической особенности. Скажите, что вас беспокоит, и, возможно, я сумею помочь.
— Я до сих пор так ни разу и не видел хозяина дома. Знает ли Джероби Клокман о том, что я здесь?
— Да. Я ежедневно докладываю ему обо всем.
— О, а не давал ли он каких-либо особых поручений, касающихся меня?
— Лечить вашу рану, подавать вам еду и следить за тем, чтобы вам оказывали всевозможные почести.
— А не изъявлял ли он желания познакомиться со мной лично?
Доктор закивал.
— Да, но должен вам напомнить, что в последнее время ему нездоровилось. Однако теперь ему значительно лучше, так что уже завтра он пригласит вас с ним отобедать.
— Это правда, что мать Йолары бежала с музыкантом? — спросил Калифрики.
— Именно так я слышал. В те дни меня не существовало. Я был сделан, когда Йолара уже выросла.
— Спасибо, доктор, — сказал Калифрики, — и спокойной ночи.
Он заковылял по коридору, припадая на ногу, но, как только повернул за угол, хромота его сразу пропала. Прошагав дальше по коридору, он присел на скамью, закатал штанину и снял с себя затейливые скобы. Медленно привстал, затем перенес тяжесть тела на больную ногу. Потом ухмыльнулся.
В тот вечер чуть позже Йолара услышала, как кто-то тихонько скребется к ней в дверь.
— Кто там? — спросила она.
— Калифрики. Мне нужно поговорить с тобой.
— Минутку, — ответила она.
Она отворила дверь. Он заметил, что она до сих пор не сняла одежды, которую носила весь день.
— Как ты узнал, что это дверь моей комнаты? — спросила она его.
— Я вышел из своей и поискал, — ответил он. — Это единственная комната, в которой горел свет, — не считая моей и библиотеки, где я оставил доктора Шонга. А покои твоего отца, насколько я знаю, в северной башне.
Она одарила его второй улыбкой.
— Умно, — заметила она. — О чем же ты хотел поговорить?
— Сперва вопрос, если можно.
— Конечно. — Она отступила в сторону и отворила дверь шире. — Входи, пожалуйста.
— Благодарю.
Он сел на предложенный ею стул и затем сказал:
— Несколько дней назад, когда я пришел в себя, доктор Шонг рассказал мне, будто меня нашли тремя или тремя с половиной днями раньше в том самом месте, где со мной приключилось несчастье.
Она закивала.
— Ты была там, когда меня обнаружили?
— Нет, — призналась она. — Мне рассказали о тебе позже.
— Он употребил местоимение «мы», поэтому я предположил, что с ним была ты.
Она помотала головой.
— Скорее всего, кто-нибудь из механических кукол. Но это мог быть и мой отец. Хотя, думаю, нет, ведь он был болен.
— Йолара, — сказал он, — здесь что-то нечисто. Я чувствую, мы оба в большой опасности. Ты говорила, что хочешь уехать. Прекрасно. Собери вещи, и я увезу тебя отсюда прямо сейчас, сегодня же ночью.
Глаза ее расширились.
— Это так неожиданно! Мне нужно предупредить отца! Я...
— Нет, — оборвал он. — Именно его я и боюсь. По-моему, он не в себе, Йолара, и очень опасен.
— Он никогда не причинит мне зла, — сказала она.
— Я в этом совсем не уверен. Если верить портрету, ты сильно похожа на мать. В своем безумстве он может в один прекрасный день спутать вас — отождествить тебя с воспоминанием о ней. И тогда ты наверняка окажешься в опасности.
Глаза ее стали щелочками.
— Ты должен объяснить мне, почему ты так думаешь.
— Я уверен, что он нашел твою мать, после того как она изменила ему с цыганом, и убил ее.
— Как ты можешь так говорить?
— Я побывал в зале, где он держит свой бесовский квартет. Я открывал их могилы — и пятую, вокруг которой они становятся играть. В той пятой — скелет. На шее его цепочка с изумрудным корабликом, та же, что и на портрете.
— Нет! Я не верю этому!
— Прости.
— Я должна убедиться сама.
— По-моему, лучше не надо.
— Выдвинуть такое обвинение и просить меня принять его на веру — это уж слишком, — заявила она. — Пойдем! Это не так страшно, как ты думаешь, ведь моя мать для меня чужая. Мне бы хотелось взглянуть на эту могилу.
— Хорошо.
Он поднялся со стула, и они вышли в коридор. Добравшись до темной ниши в стене, он вынул оттуда меч, блеснувший полосой гладкой стали, и, держа его в правой руке, первым двинулся к лестнице.
— Где ты взял меч? — спросила она.
— Позаимствовал внизу у доспехов латника.
— Мой отец слабый больной старик. Неужели нужно идти на него с оружием...
— На всякий случай не помешает, — ответил он.
— Ты что-то не договариваешь, — сказала она, — не так ли?
— Увидим, — ответил он.
Когда они вошли в залу, где он побывал раньше, Калифрики снял со стены алую пику.
— Стой здесь, — указал он, подведя Йолару к средней могиле, а сам отступил назад и ударил по камню-полумесяцу древком пики. Каменные плиты сдвинулись с места, и он поспешил к ней. Она пронзительно вскрикнула, но не при виде демонов, которые, восстав из каменных могил, со всех сторон обступили их. Взглянув вниз, в глубь могилы, Калифрики увидел тело седого толстяка, голова которого была свернута, да так, что лицо смотрело назад. Тело лежало в объятиях скелета, с шеи которого свисал изумрудный кораблик.
— Кто это сделал? — спросила она.
— Не знаю, — сказал Калифрики. — Раньше его здесь не было. Я не понимаю. Я...
Вдруг он опустился на колени, склонился над могилой и приподнял правую руку старика.
— Что там? — спросила Йолара.
— Перстень с голубым камнем, — сказал он. — Еще вечером он был у него. Теперь нет.
— Его кольцо с печаткой, — проговорила она. — Его печать Кукольных дел мастера. Он бы никогда не расстался с ним добровольно.
В этот момент дьявольский квартет заиграл. И говорить стало невозможно. Опустив руку кукольника, Калифрики подобрал лежавшую в стороне пику с алым древком и поднялся на ноги.
Он прошел между изуродованными демонами и, подойдя к каменному полумесяцу, ударил о него пикой. Мгновенно музыка смолкла. Музыканты удалились на покой. Могилы начали закрываться.
— Теперь наконец ты веришь, что здесь опасно? — сказал он.
— Да, — отозвалась она. — Но...
— Йолара, — произнес седой толстый старик, который входил в зал через дальнюю дверь — вспышка голубого огня на правой руке. — Я слышал, ты кричала.
— Механический двойник отца, — сказала она. — Он часто подумывал, не смастерить ли такого. Я и не знала, что смастерил. Кукла убила его и заняла его место.
Толстяк усмехнулся и двинулся к ним.
— Отлично, — сказал он. — А вас не проведешь, верно?
