— Что? Пикировать? Странное слово… — сказал он в раздумье и улыбнулся иронически. — Учиться у птиц! Не придется ли тогда чересчур мудрить? Навесить летательному аппарату хвост… Придумать тяговое устройство.
— Пропеллер, — подсказал я. — Воздушный винт.
— Не понимаю… Вся тайна полета — только в крыле. Крыло! Тут и подъемная сила, и сила тяги, и управление. Этому научит человека не птица, а стрекоза, пчела, муха! Они выключают то одно, то другое крыло — и сразу резкий прыжок в сторону, вверх, вниз. А если надо, висят в воздухе. Почему же ты, человек, не присматриваешься, не копируешь механику их полета?
Я не сводил глаз с насекомых, стоявших в воздухе.
— Как их зовут?
— Сирфы, — ответил Думчев. — Личинки сирфов питаются тлями. Для них я тут развел колонию тлей. В воздухе могут стоять и бабочки-бражники и многие другие насекомые…
Что ж, и сейчас, как и прежде, Думчев показывал мне то, что людям уже много лет известно. Да, он хочет изумить мир открытиями, которые давно уже открыты. Вертолеты, висящие на месте… Реактивные самолеты… Об этом я пока ни словом не обмолвился, сдержался, вспомнив, как я невольно обидел Думчева в разговоре о цементе и когда назвал обитателей этой страны «низшими организмами».
Но разве можно сравнивать насекомое, стоящее в воздухе, с вертолетом? Впрочем… Вертолет висит в воздухе, это правда, но он висит совсем иначе, чем насекомое. Винт вертолета вращается в горизонтальной плоскости — и вертолет висит. А насекомое, стоя в воздухе, свободно и легко машет крыльями. Не начинается ли здесь путь к неожиданным открытиям? Так, может быть, Думчев в чем-то и прав?
И я не удержался и сказал:
— Самолеты, созданные людьми, летают со скоростями в восемьсот, тысячу и больше километров в час.
Думчев остановился. Внимательно посмотрел на меня и, мне показалось, побледнел. Через мгновение он усмехнулся и хитро сощурился:
— А вы, батенька, оказывается, мечтатель и мистификатор! «Самолеты»! Гм… гм… Словечко неплохое придумали. Ну ладно, допустим… Но не считаете ли вы меня таким чудаком, который советует человеку во всем копировать насекомое? Поймите меня правильно! Когда я говорю: человек, учись у обитателей Страны Дремучих Трав, я разумею только одно: человек, вникай, познавай, изучай природу, травы! Наклонись! Взгляни на то, что ты топчешь ногами. Не будь высокомерен! Вот ваши фантастические самолеты летают в час… С какой скоростью?
— Пятьсот, семьсот, тысячу и больше километров..,
— Плохо! Извольте учиться у шмеля, у мухи! — воскликнул Думчев. — Шмель пролетает в минуту расстояние в десять тысяч длин своего тела. Посчитайте, сколько же своих длин покрывает в минуту ваш самолет?
Думчев выжидательно и хитровато смотрел на меня.
Я стал считать в уме: принял длину самолета в десять метров, и получилось, что самолет покрывает в минуту свою длину тысячу шестьсот — две тысячи раз. Феноменальное отставание от шмеля! Тогда я принял длину самолета в сто метров, и при этой же скорости оказалось, что в минуту самолет покроет только сто шестьдесят — двести своих длин. А шмель — десять тысяч. Десять тысяч!
Конечно, нельзя сравнивать насекомое и машину — мир живой и мир техники. Дело еще и в том, что мелкие и мельчайшие размеры насекомого ставят его в очень выгодные аэродинамические условия. А если «увеличить линейные размеры тела насекомого, то вес его возрастет в геометрической прогрессии, иначе говоря — простое увеличение насекомого, скажем, в десять или сто раз ничего не даст, так как нагрузка увеличится в 103 или в 1003 раз.
А Думчев говорил:
— Комар, простой комар одним движением — только одним движением! — ударяет всей широтой поверхности крыла сверху вниз. Кажется, просто. А построил ли человек летательный аппарат с машущим крылом?
И опять я не знал, что ответить.
— А научились ли люди у насекомого, — говорил Думчев, — строить такие аппараты, чтобы они, как насекомое, отбрасывали крыльями токи воздуха в любом направлении и умели подниматься на них под любым углом и с любой скоростью? Отвечайте: додумались ли вы до таких самолетов?
И на этот вопрос я не знал, что ответить. Промолчал.
И тогда тихо и просто Думчев сказал:
— Нет, не этот молодой человек расскажет людям все, что он здесь видел… О, если бы я сам мог явиться к инженерам: смотрите — вот чертежи!.. Вчера случайно я нашел то, что, кажется, поможет поставить опыт…
«О какой находке говорит Думчев?» — с недоумением подумал я.
— Пойдемте же к гряде холмов за второй крупинкой! — сказал я, сделав вид, что не слышал его странной последней фразы.
— Да, да, надо идти, — ответил Думчев. Но подъем будет трудный. Подождите здесь. Я сейчас вернусь.
Я остался один. Задумался, глядя на чащу леса трав.
Из-за густого широколистного дерева показалось странное животное, как бы составленное из двух баллонов. Зверь направился прямо на меня. У него два огромных глаза. Каждый как бы мозаика из шести маленьких глаз. Огромные усы на ходу ощупывали все. Челюсти устрашающие, саблевидные. Все движения животного резки и неожиданны. Кто бы это мог быть?
Фасеточные глаза. Три пары ног. Да это муравей!
Легко трогая своими усами все попадавшееся на пути, муравей неожиданно свернул влево. Побежал. Интересно, куда и зачем он так деловито направился?
Довольно ловко муравей взобрался по стволу дерева на гигантский лист. Я полез за ним на нижний лист — на большое, мохнатое, слегка покачивающееся полотнище. Возможно, это лопух. Запрокинув голову, я увидел, как, тесно прижавшись друг к другу, приникли к нижней поверхности листа травянисто-зеленые толстенькие животные. Иногда одно из них повисало на шести слабеньких, тоненьких ножках, а затем снова прижималось к листу и упирало свой острый длинный хоботок в его сочную мякоть.
Животные поглощали соли листьев. На моих глазах эти существа становились вес толще и толще.
Да ведь это тли! Здесь предо мной гигантский завод сахара, или, вернее, сахарного сиропа.
Тля! Бывают бархатно-черные тли, бывают прозрачно-желтые или, как здесь, травянисто-зеленые. Тля, ничтожество — так говорят в народе. Тли никогда, ни от кого, ни при каких условиях не защищаются. У любой особи животного мира есть друзья, есть и враги, есть средства защиты. А тли? Они ленивы и ко всему одинаково равнодушны. И так же равнодушны к своей судьбе. Тля поглощает хоботком сок из мякоти листа, наполняет свое брюшко сахарным сиропом. Вот и всё.
«Испарина неба», «Слюна звезд» — так свыше двух тысяч лет назад римский ученый Плиний-старший назвал сладкую росу, которая иногда падает, точно с неба, на людей, стоящих под деревом. Небо безоблачно, солнце в зените. Откуда же эта роса? Потом все разъяснилось — это работа тли. Они оставляют липкие капельки «медвяной росы» на листьях деревьев. Движениями ножек они отбрасывают капельки сиропа. Легкое дуновение ветерка — и «медвяная роса» падает на землю.
