— Но почему ваша планета такая противно-вязкая? — раздраженно спросил я.
— А как иначе? — обиженно произнес изобретатель. — Это же органика! Она растет!
— На планете нужно жить, — напомнил я. — Нужно строить города, сажать сады, сеять хлеб…
— У вас узкое мышление, Шекет! — прохрипел Бурбакис. — Зачем сеять? Зачем строить? Зачем сажать? Мой полимер съедобен, в нем можно жить…
— Да? — сказал я, вложив в это короткое слово весь свой сарказм. — Разве это жизнь — торчать из поверхности Бурбона будто памятник самому себе?
Неужели вас устраивает то, что от вас по сути осталась одна голова?
— Есть недоработка, — вынужден был признать изобретатель. — Я не вполне точно рассчитал коэффициент вязкости. В следующей модели…
— Вы полагаете, что дойдет до следующей модели? — осведомился я. — Лично мне кажется, что, если сейчас же не вызвать службу галактического спасения…
— Нет! — вскричал Бурбакис с таким ужасом, будто я предложил ему казнь через повешение. — Нет! Эти вандалы изорвут все нити моего Бурбона!
— Но я не намерен торчать здесь до конца дней! — возмущенно заявил я и потянулся к передатчику, который, как у любого звездоплавателя, висел под правым карманом моего спецкостюма. Помешать мне голова Бурбакиса не могла ни при каких условиях, и я позволил себе медленно вытащить передатчик из футляра, медленно поднести ко рту и…
Я не успел произнести ни слова — какая-то сила ухватила меня за ноги, сжала их, вытолкнула меня на поверхность щупальца и зашвырнула в пространство. У поверхности был воздух, но чем дальше я удалялся, тем разреженнее становилось вокруг, и я начал задыхаться. Мимо пронеслось свернувшееся калачиком тело изобретателя, и господин Бурбакис успел крикнуть мне: — Зажмите руками нос, Шекет! Зажмите нос!
Я зажал руками нос и потерял сознание.
Пришел я в себя в кабине звездолета. Красный карлик светил за кормой, и диск звезды по-прежнему пересекали темные ленты Бурбона.
— Все в порядке? — беспокойно спросил Бурбакис, сидевший в кресле пилота.
Нигде не болело, если он это имел в виду.
— В порядке, — буркнул я. — Что, собственно, случилось?
— Я же сказал, что ни к чему вызывать галактическую службу спасения!
Дело в том, что человек может питаться веществом Бурбона, но вещество Бурбона не способно питаться людьми. Мы для моей планеты несъедобны. Бурбон нас распробовал и выплюнул. Я этого ждал и потому, в отличие от вас, Шекет, был спокоен.
Я вспомнил выпученные глаза господина изобретателя, но не стал упрекать его в лицемерии.
Мы вернулись на Цереру, прошли в мой кабинет, и я, почувствовав себя в привычной обстановке, заявил:
— Патента выдать не могу, результат экспертизы отрицательный.
— Вы неправы! — вскричал Бурбакис. — Моя планета может сама расти, сама кормить, сама строить…
— Допустим, — хладнокровно парировал я. — Но человек — существо консервативное, ваше изобретение для людей психологически неприемлемо. Мы привыкли жить на планетах, которые представляют собой твердые круглые тела… и дальше по справочнику. Предложите ваше изобретение рептилиям с Афры Кульпары — они оценят.
— Предлагал, — удрученно сказал Бурбакис. — Отказали. Щупальца, видите ли, есть у них самих, зачем им еще и щупальце-планета?
— И ведь они правы! — воскликнул я. — Нет, я не могу выдать вам патент, господин изобретатель планет!
— Хорошо, — торопливо сказал Бурбакис. — У меня есть изобретение, о котором вы никогда не скажете, что оно неприемлемо психологически.
— Я уверен, что мой Амиркан вам непременно понравится! — без тени сомнения заявил господин изобретатель планет Игнас Бурбакис. — Во всяком случае, ваш психологический комфорт не будет нарушен. Амиркан — мир, о котором вы мечтали с детства!
— Будь моя воля, господин Бурбакис, — заявил я, — я не стал бы рассматривать ни одного вашего предложения, сославшись на прецедентное право, но, к сожалению, правила нашей компании требуют, чтобы эксперт давал независимое заключение отдельно по каждому предлагаемому случаю. — К счастью! — воскликнул господин Бурбакис. — Оказывается, даже в вашей компании есть умные люди. К сожалению, они не входят в число экспертов. Я пропустил оскорбление мимо ушей, но клиент не оценил глубины моего благородства.
— В путь! — сказал он, и я со вздохом принялся напяливать надоевный мне по прошлому путешествию скафандр.
Амиркан оказался довольно большой землеподобной планетой в системе Дзеты Большого Пирата. Мы приземлились, и я увидел за бортом небольшой лес. Кроны будто кто-то сделал из стальных прутьев, на которые насадил сверкавшие на солнце иголки размером со шпагу мушкетера времен короля Людовика XIV. Небо было, как и положено, синим, и я принялся стягивать скафандр, полагая, что изобретатель не забыл насытить воздух достаточным количеством кислорода.
— Эй, вы что? — воскликнул господин Бурбакис, вернув меня к действительности. — За бортом нет воздуха!
— Да? — удивился я. — Почему же синее небо? И чем дышат деревья?
— Деревья металлические, — объяснил изобретатель, — а небо синее потому, что на высоте ста километров у меня висит облако медного купороса — это от космических тараканов, уж очень сильно они мне надоели за последнее время.
— Не понял, — нахмурился я. — Какие еще космические тараканы?
— Э… — смутился Бурбакис. — Вы же знаете, даже у гениального изобретения есть не одни только плюсы.
— Покажите хоть один плюс, — заявил я, — и я соглашусь с тем, что ваше изобретение действительно гениально.
— Ловлю на слове! — воскликнул изобретатель и потащил меня к люку. Сказать, что, оказавшись на поверхности планеты, я ощутил некоторое неудобство, значит — не сказать ничего. Странная сила неожиданно потащила меня к лесу, и я, к собственному стыду, покатился по полю подобно мячу, запущенному крученым ударом в сторону ворот противника. Все мои попытки ухватиться за торчавшие из земли травинки успехом не увенчались, что было очень странно, поскольку каждая травинка была размером с небольшой куст. Но едва я протягивал руку, что-то меня отталкивало, будто местная флора не желала иметь со мной ничего общего.
Успокаивало лишь то, что бедняга-изобретатель чувствовал себя не лучше — его несло следом за мной, и он что-то бормотал себе под нос. Наконец мы докатились до леса, и меня ударило о дерево с такой силой, что, не будь на мне скафандр, я непременно сломал бы себе одно-два ребра. — Что это значит? — воскликнул я, пытаясь встать на ноги. Ничего из этого не вышло: та же сила, что тащила нас через поле, не позволяла мне теперь отлепить ноги от ствола дерева, похожего на металлическую скульптуру, стоявшую на площади перед одним из зданий Кнессета. — Н-не знаю… — пробормотал изобретатель, барахтаясь рядом со мной. — Сейчас разберусь. Кажется, я начинаю понимать…
