— Не мы выбираем себе пути, но пути выбирают нас, — вновь все тем же тоном проповедника изрек ареолог. — Я бы тоже не прочь оказаться где-нибудь поближе к дому. Или к «консервной банке»... Но, с другой стороны, Свен! Мы внутри самого, наверное, загадочного объекта во всей Солнечной системе! ВДРУГ мы тут что-то такое откопаем...
— Откопать-то, может, и откопаем, — пилот, видимо, устал играть роль бодрячка, и голос его звучал глухо и уныло, — только никто об этом не узнает. А потом лет этак через десять-двадцать, и нас самих откопают Наши сгнившие трупы.
— Это вряд ли, Свен, — с напускной веселостью возразил Алекс Батлер.
— Почему? Ты видишь выход? — язвительно спросил пилот. — Так покажи, а то у меня с глазами, вероятно, какие-то проблемы.
— Я насчет сгнивших трупов, — пояснил Алекс Батлер. — Тут сухо, тепло, и потому с довольно большой вероятностью можно предположить, что не сгнившими трупами мы будем, Свен, а мумиями. Прекрасно сохранившимися мумиями.
— Ну спасибо, утешил, — сказал пилот. — Это в корне меняет дело. Я всю свою сознательную жизнь мечтал стать мумией. В музеи глазеть на мумии толпы ходят, и я хочу, чтобы на меня тоже глазели. Популярность — это хорошо, даже если она посмертная.
— Значит, нет причин для уныния! «К чему раздумьем сердце мрачить, друзья? Предотвратим ли думой грядущее?» — так говаривал один древнегреческий поэт, Алкей кажется, и предлагал в качестве средства от уныния напиться вдрызг. Напиться вдрызг нам нечем, а вот не мрачить сердце раздумьем мы вполне можем.
— Ага. Все будет хорошо, если не будешь думать о белой обезья... — Свен Торнссон, не договорив, остановился.
Алекс Батлер, выглянув из-за спины пилота, увидел, что впереди брезжит тусклый свет.
«Господи, если бы там был выход...» — со слабой надеждой подумал ареолог.
Но уже через несколько десятков шагов обнаружилось, что это вовсе не выход. Перед астронавтами открылся небольшой круглый зал, пол которого устилали чередующиеся желтые, белые и розовые ромбовидные плитки; в их расположении не просматривалось какой-то системы. Кое-где плитки отсутствовали, и такие черные пятна были хаотично разбросаны по всему полу. Возможно, эти пятна появились тут позже, а не были изначально задуманы неведомыми проектировщиками. Потолок тоже выглядел гораздо наряднее чем в тех камерах и коридорах, где довелось побывать астронавтам, — по обтесанному камню змеились широкие красные спирали, то тут, то там пересекаясь друг с другом. Вероятно, их рисовали здесь в соответствии с каким-то замыслом, но замысел этот нужно было еще разгадать. В трех местах в стенах темнели проходы, а стена, находившаяся напротив обозревающих зал астронавтов, напоминала витрину, точнее, три витрины, отделенные друг от друга каменными перегородками. Эти «витрины» были квадратными, почти от пола до потолка, их неярко освещенные изнутри мутноватые стекла (или то, что выглядело как стекла), казалось, покрывала легкая изморозь. Других источников освещения в зале не было. Оставалось только гадать о том, что за источник энергии в течение уже не одного тысячелетия поддерживает здесь свет. И для чего.
Алекс Батлер и Свен Торнссон молча переглянулись и медленно, бок о бок двинулись вперед, переставляя ноги очень осторожно, словно ступая по тонкому льду. После предыдущих пустых камер и коридоров этот зал выглядел чуть ли не празднично. Так, пожалуй, мог бы воспринимать площадь захудалого городка с тысячью-двумя жителей, площадь где наперебой зазывают к себе выцветшей рекламой целых два магазина и одна забегаловка, какой-нибудь бедуин, в жизни не видавший ничего, кроме своей пустыни.
Переход через зал завершился без неприятных неожиданностей, и астронавты остановились перед одной из «витрин». Алекс Батлер провел ладонью по словно бы запотевшей поверхности — она была холодной, гладкой, но не скользкой и, скорее всего, не стеклянной; возможно, какие-то силикаты там и присутствовали, но не занимали в составе этого материала ведущего места. Прозрачнее от прикосновения ареолога «витрина» не стала.
Как ни странно, но и направленные внутрь лучи фонарей не делали более зримыми какие-то лежащие за «стеклом» предметы; напротив, эти предметы как бы вовсе теряли очертания, превращаясь в еле уловимые глазом подобия миражей, в бледные бесформенные отпечатки, грозящие полностью раствориться в тех люксах, что исправно извергала из себя земная светотехника.
— Выключи фонарь, — тихо сказал Алекс Батлер пилоту и погасил свой.
Свен Торнссон, чуть помедлив и оглянувшись, последовал его примеру.
Света стало гораздо меньше, но видимость от этого только улучшилась. За мутной перегородкой проступили слабо освещенные сверху контуры. Алексу Батлеру представилось, что он видит монолит, платформу, не более чем на метр возвышающуюся над полом, бок которой, обращенный к астронавтам, испещрен какими-то едва заметными сквозь «изморозь» знаками; а на платформе лежат в ряд пять Продолговатых предметов... Белое... с золотом... серо-белая ткань и тусклое золото масок...
— Боже мой... — почти беззвучно ошеломленно выдохнул ареолог.
Пропитанные благовониями полотняные погребальные ткани и золотые посмертные маски... Казенное ложе ушедших...
— Что такое, Алекс? — встрепенулся Свен Торнессон, безуспешно пытаясь протереть «витрину». — по моему, это всего лишь покойники. Или куклы.
— Это мумии, — стараясь не повышать голоса сказал Алекс Батлер.
— Марсианское кладбище! — Пилот восхищенно покрутил головой. — Это классно, Алекс! Мы нашла мумии марсиан!
— Боже мой... — повторил ареолог. — Видишь вон те значки? — Он ткнул пальцем в «стекло», показывая на посмертное каменное ложе.
Пилот прищурился, всматриваясь. Сказал неуверенно:
— Вроде змейки какие-то... Птицы... Точно, птицы... Человечки... Какая-то корзиночка... Что-то типа мобильника...
— Это не мобильник, Свен, это изображение плиты, — Алекс Батлер по-прежнему говорил приглушенным голосом. — Иллюстрация предыдущих четырех знаков. А эти предыдущие четыре знака составляют слово «памятник».
— Ага, понятно. А вон та зверюга означает слово «пантера». Похоже, да? — Пилот вдруг с изумленным видом повернулся к Алексу Батлеру: — Ты что, доктор, знаешь язык марсиан? Такие находки уже были? Секретная информация?
— Это не марсианский язык, Свен, — ответил ареолог. — Это древнее египетское рисуночное письмо вперемежку с древнеегипетским языком. Такие же символы есть на Розеттском камне, его нашли в Египте во время военного похода Наполеона.
— Ты хочешь сказать, что марсиане обучили древних египтян языку?
— Не знаю, Свен, не знаю... Но перед нами именно древнеегипетские письмена... — Алекс Батлер, вдвинув брови, о чем-то размышлял. — Смотри, что получается. Фараонов в Египте хоронили в грандиозных пирамидах. Не в кубических гробницах, не под земляной насыпью — именно в пирамидах. Это факт. Другой факт: ни в одной пирамиде, насколько мне известно, не нашли ни одного фараона... то есть ни одной мумии. Объяснение есть: мол, те, кто был позже, осудили деяния предшественников и вынесли мумии из гробниц. Но вот они, фараоны, — Алекс Батлер кивнул на каменное ложе. — Я не утверждаю, что это именно фараоны, но похоже, что так. Золотые маски... Подобная была у Тутанхамона. Теперь смотри. Я, по-моему, уже говорил, есть некий математический код, одинаковый для нефракталов здешней Сидонии и земных сооружений Стоунхенджа, Теотиуакана, Гизы и Ангкора. Даже введено такое понятие: стандартная теотиуаканская единица»...
