Лекция окончена. Все свободны.
Один за другим лица слушателей исчезали с экранов визафона.
Профессор остался сидеть в кресле, размышляя о чем-то.
— Удивительный человек был этот Джон Джонс Первый, — задумчиво проговорил он наконец. — Какая сила предвидения! Какой ум! В особенности если учесть, что жил он в двадцатом веке, когда кругом царило невежество. Но как близка была его тщательно продуманная схема к полному краху. Что было бы с милым его сердцу обществом всеобщего процветания, если бы сороковой наследник Джона Джонса все-таки появился на свет?
Брюс Эллиотт
ПОСЛЕДНИЙ ИЛЛЮЗИОНИСТ
Он был последним. Мне кажется, что все последнее вызывает какой-то особый интерес. Последний динозавр, последний автомобиль, последний самолет с двигателем внутреннего сгорания… Да, он был бы украшением Музея Всего Последнего. Он был последним иллюзионистом.
Разумеется, он был великолепным иллюзионистом. Мне доводилось видеть старые ленты, запечатлевшие выступления величайших иллюзионистов прошлого: Гудини, Блекстоуна и Терстона. В его лице все они как бы слились воедино. Он был выше любого из них, неизмеримо выше. Великие иллюзионисты прошлого выступали, когда люди жаждали верить в чудо, а он блистал в наше время, как невиданная сверхновая звезда. Он пробудил угасший было интерес к искусству иллюзиониста и умел безраздельно завладеть аудиторией. Может, он был шарлатаном, параноиком или как там его называли, но он неизменно поражал зрителей, а это в наши дни удается немногим.
Я никогда не мог понять, почему для своего дебюта он выбрал столь странное место, разве что в расчете на рекламу, или на уме у него были какие-то лишь ему ведомые особые соображения. У него было безошибочное чутье, и он всегда знал, как привлечь внимание публики.
Вам известно, во что превратился современный водевиль — в интеллектуальную игру, в культ авангардизма. Любителям водевиля только и остается, что сидеть и вести беседы, предаваясь воспоминаниям о том, какие чечеточники или комики были лет этак сто назад, и оплакивать свое умирающее искусство.
Я не очень разбираюсь в жанрах, но думаю, что искусство, неспособное вызвать интерес публики, стоит немного. Водевиль давно бы перестал существовать, если бы его не субсидировали тонкие ценители и знатоки. Я зарабатываю на жизнь тем, что занимаюсь изготовлением бутафории и реквизита для наших дурацких постановок, поэтому мне весь этот запоздалый интерес к водевилю только на руку. До работы у Даниина весь реквизит я делал своими руками, а вы знаете, что это значит. Вы должны быть чертовски искусным художником и делать все лучше машины, чтобы в наши дни получить лицензию на право сделать что-нибудь своими руками.
Но речь не о том, я говорил вам о Даниине. Он вышел на небольшую сцену, где мы давали наш «водевиль», без всякого объявления. Его внешность была столь необычной, что сразу же привлекла всеобщее внимание. Бог знает где он раздобыл свой костюм, но это был настоящий театральный костюм. Черный плащ ниспадал с его худых острых плеч. Шею охватывал широкий белый воротник, на котором спереди красовалось нечто отдаленно напоминающее галстук-бабочку. Картину дополнял абсолютно нефункциональный фрак с низким вырезом спереди и двумя фалдами, свисавшими наподобие хвостов, и манишка, выглядевшая так, словно она была сделана из жесткой пластмассы. На ком-нибудь другом такой костюм выглядел бы нелепо — на ком-нибудь, но не на Даниине.
Думаю, что скудная растительность на его верхней губе и подбородке была фальшивой (в наши дни мужчины еще в юности выщипывают каждый волосок на лице), но мне никогда не приходилось видеть Даниина без нее. Эти несколько волосков он называл бородой и усами, и они придавали его лицу с запавшими щеками весьма странное выражение.
Выйдя на середину сцены, Даниин отвесил низкий поклон горстке авангардистов, составлявших в тот вечер нашу аудиторию. Но каким-то образом даже поклон и притворное раболепство перед зрителями воспринимались как оскорбление. Его показное смирение как бы подчеркивало сознаваемое им превосходство. Он знал миллионы способов проникнуть вам в душу, взять вас за живое, но об этом мне стало известно значительно позже.
По зрительному залу пронесся легкий шелест: зрители разворачивали программки, чтобы узнать, кто такой Даниин. Им пришлось поторопиться: Даниин, кланяясь, сбросил с себя плащ и изящным движением показал зрителям его одну, а потом другую сторону.
С характерной полуулыбкой-полуоскалом Даниин перебросил плащ через руку, и тут все увидели, что под плащом что-то есть. Даниин сдернул плащ — перед зрителями, скромно потупясь, стояла нагая марсианская девушка. Искоса взглянув на аудиторию и как бы пытаясь оценить произведенный эффект, Даниин извлек из воздуха волшебную палочку — длинную черную трость с белыми наконечниками. В стародавние времена ни один фокусник не обходился без этого аксессуара.
Несколько взмахов «волшебной» палочки — и марсианка предстала перед зрителями в вечернем туалете. Предметы возникали как бы из воздуха.
С тех самых пор марсианка неизменно выступала в аттракционе Даниина в качестве ассистента, и вы, должно быть, видели ее по телевидению. Я рассказываю вам о дебюте Даниина только потому, что ему запретили выступать с этим номером на эстраде. Марсианский посол заявил протест, начались какие-то интриги. Что произошло, я не знаю, но Даниин никогда больше не начинал так свое выступление.
Вы, конечно, помните, как проходил его аттракцион. Распиливание марсианки гамма-лучами на две половины, ее благополучное воскрешение после неизбежной, казалось бы, смерти, таинственное исчезновение из герметически закупоренного помещения и столь же таинственное появление из раковины тридакны, которая только что была пустой. Все эти трюки примелькались и стали чем-то привычным, а именно этого следовало избегать.
Именно потому, что Даниин был последним иллюзионистом, именно потому, что он оказывал такое поразительное по силе воздействие на всю индустрию развлечений, он должен был каждый раз превзойти самого себя. Даниину приходилось непрестанно придумывать все новые и все более хитроумные трюки. Необходимость все время удивлять зрителя сводила Даниина с ума.
Была и другая причина — телевидение, своего рода бездонная бочка, в которой бесследно исчезает, как предметы в одном из трюков Даниина, любой вид эстрадного искусства. Несколько столетий назад, когда телепередачи смотрели миллионы людей, вы могли через некоторое время позволить себе повториться в надежде на то, что не все зрители видели ваше первое выступление. Но сейчас, когда аудитория телезрителей насчитывает сотни миллионов, проблема стала настолько острой, что многие исполнители не выдерживали и меняли свою профессию.
