class="p1">— А наоборот бывает?
— Как правило, нет. Ты, кстати, единственный, с кем получилось иначе… Сэнди. Или как там тебя на самом деле зовут. Я вдруг поняла, что до сих пор не знаю твоего настоящего имени.
— Решай сама. Если хочешь, можешь по-прежнему звать меня Сэнди или переключиться на имя, с которым я вступил в жизнь — Никлас, Никки, Ник. Мне все равно. Я это я, а не бирка с именем.
Кейт сложила губы бутончиком и послала воздушный поцелуй.
— Раз так, мне тоже нет дела до твоего имени. С меня достаточно, что мы замедляемся с одинаковой скоростью.
В Мэдисоне, штат Висконсин, декан юридического факультета Пруденс Маккортни пригласила гостей на уикенд. Во время их пребывания было отмечено более частое, чем обычно, использование домашнего компьютерного терминала.
Стало совсем холодно. Наступила настоящая зима.
— Да, замедление до нормальной скорости — это как раз то, что требуется всем. Чтобы рассеять лишнюю энергию. По правде говоря, у многих будут дымиться тормоза. Но в противном случае нас ждет лобовое столкновение с летальным исходом.
— Почему?
— Потому что не все пока такие, как ты.
— Такой мир был бы чересчур однообразным!
— Я имел в виду, что не все умеют перестраиваться, как это умеешь делать ты.
— Но… — Кейт прикусила губу. — Это не каждому дано от природы. Карать тех, кто не умеет, слишком жестоко, а сдерживать ради их блага тех, кто умеет…
— Нынешнее общество жестоко к обоим. Оно наказывает не умеющих приспосабливаться. Вифоны, сеть данных, руду с астероидов и все остальное мы получаем ценой безжалостного расхода человеческого материала — люди либо гибнут, либо попадают в психушку. — Лицо Никки на мгновение омрачилось. — А тех, кто хорошо справляется, общество тормозит. Я живой пример.
— В это трудно поверить, наблюдая, на что ты способен теперь, когда как следует развернулся!
— Но меня реально тормозили, черт побери! Я не ощущал своей силы, пока не увидел тебя голой, обритой наголо, безжизненной, как подопытное животное, которое вот-вот искромсают и выбросят, не оставив никакой памяти помимо единички в таблице учета. Только тогда в моих мозгах включился психологический форсаж.
— Ты можешь его описа`ть?
— Это ощущение почти так же неописуемо, как оргазм.
В Шревипорте, штат Луизиана, доктор Чейз Ричмонд Деллинджер, аналитик общественной системы здравоохранения на контракте с городскими властями, принимал в доме гостей и при этом с нехарактерной частотой пользовался домашним компьютерным терминалом.
Погода на юге была, конечно, приятной и теплой, однако год выдался дождливым.
— От меня требовалось найти выход. Не только для себя или для тебя — для всех. В одно мгновение я открыл в себе новое сильное побуждение, причем такое же базовое, как голод, страх или сексуальное влечение. Мне вспомнился спор с Полом Фрименом…
— Да?
— Мы обсуждали мысль о том, что появление водородной бомбы вызвало у человека такую же реакцию, какая наблюдается у животных, столкнувшихся с обладателями более крупных когтей и клыков.
— Либо при встрече с господствующей особью в личном окружении. Когда я прихожу из университета, Багира катается по полу, как котенок. Боюсь, за ней плохо ухаживают.
— Нам твердо обещали.
— Да, но… Извини, не хотела тебя отвлекать.
— В целом, я был с ним не согласен, однако Фримен был прав, утверждая, что этот тезис пока никто не опроверг. Но если это правда и порог человеческого поведения, направленного на выживание вида, настолько высок, что режим примирения и поиска компромисса включается лишь при угрозе всеобщего истребления, то не найдется ли какой-нибудь другой аналогичный процесс, направленный на сохранение жизни, который можно вызвать за счет раздражителей более высокого уровня, чем у наших четвероногих собратьев?
На ранчо в северном Техасе историк-политолог Раш Комптон и его молодая жена Нерис, время от времени практикующая как консультант по изучению рынка, принимали у себя дома группу гостей. Их досуг требовал активного использования компьютерного терминала.
На дворе было свежо и ясно, дул порывистый холодный северный ветер.
— Не спеши. Этот порог может оказаться опасно высоким. Вспомни о человеческой природе.
— Уже вспомнил. Я с нее и начал. Одна из причин достижения человеком господства — отсутствие ограниченного периода спаривания. Численность нашей популяции росла взрывообразно. С определенного этапа включились бы ограничения: мужское либидо уменьшилось бы либо было направлено на другие, не связанные с производством потомства цели, созревание женской яйцеклетки потеряло бы регулярность, а иногда вообще перестало бы происходить. Однако задолго до этого люди стали друг для друга настолько невыносимы, что начали прибегать к войнам или племенным распрям, убивать себе подобных или самих себя.
— Выходит, наше эволюционное преимущество превратилось в препятствие.
— Кейт, ты прелесть. Я тебя люблю.
— Я знаю. И я рада.
В уединенном доме в Массачусетсе отставной судья Верджил Горовиц и его экономка Элис Бронсон (судья был вдовцом) развлекали гостей, при этом впервые после выхода судьи на пенсию пользовались компьютерным терминалом.
Ураганный ветер оборвал с окрестных деревьев всю роскошную багрово-золотистую листву. По вечерам опавшие листья хрустели под ногами на морозце.
— Но что проку от твоего озарения? Подобные мысли и раньше посещали теоретиков-обществоведов, историков, политиков и проповедников, а воз и ныне там. Превратить всю планету в дурдом в надежде пробудить у человечества инстинкт самосохранения? Нет, об этом не может быть и речи. Что, если еще на раннем этапе твоего плана одновременно спятит миллиард человек?
— Если позволить людям из Парелома добиться своего, такой вариант — лучшее, на что мы можем рассчитывать. Повторяю: лучшее.
— Кажется, ты не шутишь!
— Ну, может быть, целого миллиарда не наберется. Как насчет половины населения Соединенных Штатов? Сотни плюс-минус пара миллионов хватит, как ты думаешь?
— Как это случится?
— По крайней мере, в теории одна из действующих на нас сил состоит в несвойственной животным способности самим решать, поддаваться или нет инстинктивному побуждению. Вся история нашего общества говорит о том, что мы заменили элементарные инстинкты осознанным этическим поведением, верно? С другой стороны, немногие среди нас готовы признать, как часто еще влияет на наше поведение дикая наследственность. Не прямо — мы больше не дикари, но косвенно, потому как само общество — это продукт наших врожденных наклонностей.
Горько усмехнувшись, Никки добавил:
— Больше всего я жалею о том, что не позволял себе получать удовольствие от споров с Полом Фрименом. Между нами было много общего. Но я не отважился. Мне требовалось любой ценой поколебать его мировоззрение. Иначе, когда Хартц начал на него давить, он бы не сломался.
— Не отвлекайся.
— Извини. На чем мы остановились? Ах, да. Я хотел сказать, что Парелом ошибочно пытался оттянуть
