ней встречи. Вы не инфицировали нас.
Эрскин еле заметно кивнул:
– Мы вас лечили.
Дональда внезапно охватила злость.
– Тогда почему нельзя было излечить всех? – вопросил он.
– Мы это обсуждали. Я тоже так думал. Для меня это была инженерная проблема. Я хотел создать контрмеры: машины, чтобы убить чужие машины, пока они до нас не добрались. У Турмана были схожие идеи. Он представлял ситуацию как незримую войну, в которой нам отчаянно требовалось победить врага. Понимаешь, мы знали битвы, где привыкли сражаться. Я видел свою битву в кровеносных сосудах, а Турман – в войне за границами страны. И как раз Виктор привел нас к общей позиции.
Эрскин достал из кармана тряпочку и снял очки. Рассказывая, он протирал очки, и его голос шепотом отражался от стен.
– Виктор сказал, что конца этому не будет. И в доказательство привел компьютерные вирусы: как такой вирус может промчаться по Сети и покалечить сотни миллионов компьютеров. Рано или поздно, но одна из атак наномашин пробьется сквозь защиту, выйдет из-под контроля – и начнется эпидемия, основанная на битах программного кода, а не на цепочках ДНК.
– Ну и что? Мы уже имели дело с эпидемиями. С какой стати эта будет отличаться от прежних? – Дональд обвел ряды капсул. – Тогда поясните, почему это решение не хуже, чем сама проблема?
Несмотря на нервную взвинченность, Дональд чувствовал, насколько сильнее он разозлился бы, если бы услышал все это от Турмана. Может, этот разговор был подстроен, его специально свели с более мягким человеком, прежде ему незнакомым, и тот отвел его в сторонку и поведал то, что, по мнению Турмана, ему следовало услышать. Ему трудно было отделаться от мысли, что им манипулируют. Не ощущать привязанные к рукам и ногам веревочки.
– Психология, – пояснил Эрскин, надевая очки. – Этим нас Виктор и примирил, объяснив, почему наши идеи не сработают. Никогда не забуду тот разговор. Мы сидели в кафе на Уолтер Рид. Турман приехал туда на какое-то партийное мероприятие, но на самом деле для встречи с нами. – Он покачал головой. – Там собралось множество людей. Если бы кто узнал, что именно мы обсуждаем…
– Психология, – напомнил Дональд. – Поясните, чем она лучше. Из-за вашего решения умерло больше людей.
Эрскин вернулся из воспоминаний:
– Именно тут мы ошибались, совсем как ты. Представь, что кто-то обнаруживает, что одна из этих эпидемий была рукотворной, – вспыхивает паника, а затем и насилие. Потом наступает конец. Тайфун убивает несколько тысяч человек, наносит ущерб на миллиарды, и что мы делаем потом? – Эрскин сплел пальцы. – Мы сплачиваемся. И все восстанавливаем. А вот бомба террориста… – Он нахмурился. – Бомба террориста причиняет такой же ущерб, но швыряет мир в хаос.
Он развел руками:
– Когда в чем-то нужно винить лишь Бога, мы Его прощаем. А когда виновен человек, мы его уничтожаем.
Дональд покачал головой. Он не знал, чему верить. Но затем подумал о страхе и ярости, которые испытал при мысли о том, что в той камере его чем-то заразили. И в то же время его никогда не тревожило, что уже с самого рождения внутри его обитают миллиарды бактерий и вирусов.
– Мы не можем манипулировать генами растений, которыми питаемся, не вызывая подозрений, – продолжил Эрскин. – Мы можем заниматься селекцией и отбором, пока травинка не превратится в початок кукурузы, но мы не можем делать такое целенаправленно. Вик приводил нам десятки таких примеров. Вакцины и природный иммунитет, клонирование и близнецы. Модифицированные продукты. Конечно, он был полностью прав. Хаос породило бы именно утверждение о рукотворности эпидемии. Знание, что это было сделано кем-то специально против нас, что опасность витает в самом воздухе, которым мы дышим.
Эрскин помолчал. У Дональда в голове метались мысли.
– Знаешь, Вик как-то сказал, что, если бы у этих террористов имелась хотя бы капля здравого смысла, им было бы достаточно объявить, над чем они работают, а затем спокойно сидеть и смотреть, как все вокруг рушится. Он сказал, что такого хватило бы за глаза – если бы мы узнали, что такое происходит и что смерть может прийти к любому из нас безмолвной, невидимой и в любой момент.
– И тогда решением стало сжечь все дотла самим?
Дональд взъерошил волосы, пытаясь во всем разобраться. Ему вспомнился способ борьбы с пожаром, когда большие участки леса поджигали, чтобы не дать пожару распространиться. И еще он знал, что в Иране, когда во время первой войны поджигали нефтяные скважины, иногда единственным способом сбить пламя было устроить возле скважины взрыв.
– Поверь, у меня тоже имелись возражения. Бесконечные возражения. Но я знал правду с самого начала, просто у меня ушло какое-то время, чтобы смириться с ней. Турмана уговорить оказалось намного легче. Он сразу понял, что нам нужно обнулить эту планету, начать все заново. Но цена исхода была слишком высока…
– Но зачем путешествовать в пространстве, – прервал его Дональд, – когда можно путешествовать во времени?
Он вспомнил разговор в офисе Турмана. Сенатор уже в тот первый день сказал ему о том, что планирует, да только Дональд не услышал.
– Да, это был его аргумент. Наверное, он уже до тошноты насмотрелся войны. А у меня не имелось ни жизненного опыта Турмана, ни профессиональной… отстраненности Виктора. И убедила меня аналогия с компьютерным вирусом, когда я увидел в наномашинах подобие новой кибернетической войны. Я знал, на что они способны, насколько быстро могут изменять свою структуру. Эволюционировать – можно и так сказать. Как только это начнется, процесс не остановится, пока на земле не останется вообще людей. А может, и тогда не остановится. Каждый способ защиты станет чертежом для новой атаки. В воздухе схлестнутся невидимые армии. Они будут носиться большими облаками, мутируя и сражаясь. И им уже не будет нужен организм-хозяин. И как только люди увидят это и осознают…
– Начнется истерия, – пробормотал Дональд.
Эрскин кивнул.
– Вы сказали, что война может не закончиться никогда, даже если нас не станет. Означает ли это, что наномашины до сих пор там, снаружи?
Эрскин взглянул на потолок:
– Мир снаружи сейчас не просто очищен от людей, если ты об этом спрашиваешь. Он перезагружен. Все наши эксперименты из него удаляются. С Божьей помощью, пройдет очень много времени, прежде чем мы решимся их повторить.
Дональд вспомнил, как на ориентации говорили, что в общей сложности потребуется пятьсот лет. Половина тысячелетия жизни под землей. Насколько тщательной должна быть очистка? И что помешает им пойти тем же путем во второй раз? Разве смогут они утратить потенциально опасные знания? Выпустив огонь на волю,
