– Правда-правда, – настаивал он с радостной, чуть-чуть слишком широкой улыбкой. – Кстати, вот почему я так похудел.
– Чего-о? – удивились слушатели.
– Правда-правда, – вновь произнес Артур. – Калифорнийцы возродили алхимию. Это правда.
И вновь улыбнулся.
– Только, – уточнил он, – в гораздо более практической форме, чем когда где… – Он задумчиво помолчал, утрясая в голове грамматические конструкции. – Чем когда ею занимались в древние времена. То есть, – уточнил он, – когда древние пытались ею заниматься. У них ведь ни фига не получалось. У Нострадамуса и всей этой компании. Никак не могли докопаться, где собака зарыта.
– У Нострадамуса? – переспросил один посетитель бара.
– А я и не знал, что он был алхимиком, – заметил другой.
– Я думал, он был ясновидящим, – подхватил нить беседы третий.
– Он пошел в ясновидящие, – объяснил Артур своим слушателям, тактично не обращая внимания на то, что их головы начали двоиться и расплываться, – потому что оказался таким хреновым алхимиком. Надо это знать.
Он снова глотнул пива. Этого напитка он не пробовал целых восемь лет. И теперь, дорвавшись, никак не мог напробоваться всласть.
– А какая связь между алхимией и похудением? – спросила часть слушателей.
– Я рад, что вы меня об этом спросили, – сказал Артур. – Очень рад. И теперь я расскажу вам, как это связано между… – и замялся, – между собой. То, что вы сказали. Я расскажу вам.
Артур примолк и попытался разобраться со своими мыслями. Они крутились так и сяк в его голове, точно танкеры, пытающиеся совершить в Ла-Манше разворот на три румба.
– Они открыли, как превращать избыточный жир в золото, – неожиданно выпалил Артур связную фразу.
– Шутки шутишь!
– Да, – подтвердил Артур, – то есть нет, – поправил он сам себя. – Так оно и есть.
Он угостил сомневающихся пивом. Поскольку сомневались все, угощать пришлось тоже всех.
– Вы-то сами были в Калифорнии? – спросил он. – Вы вообще знаете, чем они там занимаются?
Трое посетителей сказали, что были и что он несет чушь.
– Ничего-то вы не видели, – настаивал Артур. – Да, – прибавил он, потому что кое-кто предложил угостить всех еще раз – каждому по кружке. – Доказательство у вас перед глазами, – проговорил он. Попытался ткнуть себя пальцем в грудь, но промахнулся. – Четырнадцать часов в трансе, – продолжал он, – в камере. В трансе. Я лежал в камере. Кажется, – прибавил он, затратив около минуты на безмолвные размышления, – насчет камеры я уже сказал.
Он терпеливо ждал, пока бармен нальет всем еще по кружке. В голове у него созревал следующий эпизод рассказа: о том, что камеру надо было поставить по линии, которая идет перпендикулярно к Полярной звезде и пересекает базисную линию, соединяющую Марс и Венеру; Артур уже собрался было набрать в грудь воздуха и попробовать все это выговорить, но передумал.
– Долго-долго, – сказал он взамен, – в камере. В трансе.
И свирепо оглядел слушателей, чтобы убедиться, что они внимательно следят за его повествованием. После чего продолжил.
– Так на чем я остановился? – спросил он.
– На трансе, – сказал один слушатель.
– На камере, – сказал другой.
– Да, – сказал Артур. – Спасибо. И мало-помалу, – проговорил он, качнувшись вперед, – мало-помалу, мало-помалу, мало-помалу весь ваш избыточный жир… превращается… в… – тут он выдержал эффектную паузу, – в суб… субэкст… субэкстру… экстре… – умолк, чтобы набрать в легкие воздуха, – субэкстрементальное золото, которое удаляется хирургическим путем. Выйти из камеры – мучение. Что вы сказали?
– Я просто откашлялась.
– Вы, кажется, сомневаетесь.
– Я откашлялась.
– Она откашлялась, – подтвердила грозным хором большая часть публики.
– Да, – сказал Артур, – очень хорошо. И затем доход делят… – он снова помолчал, чтобы произвести в уме математический расчет, – пополам с алхимиком. Можно целый капитал сколотить.
Он обвел слушателей затуманенным взглядом и не мог не заметить выражения недоверчивости на их расплывчатых лицах.
Это его чрезвычайно задело.
– А вы как думаете – с каких еще денег я себе мог такие морщины на лице сделать? – вопросил он.
Заботливые руки подняли его и повели домой.
– Нет, вы вникните, – все доказывал он, пока холодный февральский ветер обвевал его лицо, – сейчас в Калифорнии потрепанный вид – последний писк. Все хотят выглядеть так, будто повидали Галактику. То есть жизнь. Все хотят выглядеть так, будто повидали жизнь. Вот и я заказал. И мне сделали морщины. «Прибавьте мне восемь лет», – сказал я. Надеюсь, тридцатилетние больше никогда не войдут в моду, а то я на это дело кучу денег выложил.
Он на время притих, а заботливые руки продолжали вести его по дорожке к дому.
– Вчера только вернулся, – пробормотал он. – Я очень, очень рад, что я дома. Или не дома, но вроде как дома…
– Расстройство биоритмов, – тихо сказал один из его друзей. – Из Калифорнии долго лететь. На пару дней из колеи выбивает.
– Как-то мне не верится, что он там был, – прошептал другой. – Любопытно, где он на самом деле шатался. И что с ним такое стряслось.
Артур немного поспал, потом встал и побродил вокруг дома. Голова у него работала так себе, на душе было невесело. Все-таки он еще не пришел в себя после путешествия. Он думал и думал, но никак не мог придумать, как ему найти Фенни.
Сел в кресло, посмотрел на аквариум. Потом снова щелкнул по стеклу, и аквариум, даром что был наполнен водой и в нем, суча губами, уныло кружила маленькая желтенькая вавилонская рыбка, отозвался низким, звучным звоном, таким же внятным и чарующим, как прежде.
«Кто-то пытается меня отблагодарить, – подумал Артур. – Интересно, кто и за что».
«Точное время после третьего сигнала один час… тридцать две минуты… двадцать секунд».
«Бип… бип… бип».
Форд Префект подавил довольное, ядовитое хихиканье, понял, что незачем это хихиканье подавлять, и расхохотался в полный голос дьявольским смехом.
Он подключил входящий сигнал, поступающий по субэфирной сети, к великолепной аудиосистеме звездолета, и странный, манерный, монотонный голос возвестил на всю рубку:
«Точное время после третьего сигнала один час… тридцать две минуты… тридцать секунд».
«Бип… бип… бип».
Форд чуть усилил громкость, внимательно следя за быстро сменяющими друг друга на экране бортового компьютера цифрами. Для того промежутка времени, который был условием осуществления его замысла, вопрос энергопотребления был ключевым. Требовалось все рассчитать заранее. Он не хотел отягощать свою совесть убийством.
