Дан видел себя царем человеческой истории. Прошлое должно принадлежать ему по праву – так же как текущее принадлежит отцу, Морлу.
Но прошлое не подчинялось ему. До сих пор он был только наблюдателем в нем. Смотрел на него глазами тех, в ком пребывал, свернувшись клубком, и был бессилен проявить себя. Его сознание не могло заменить собой сознания этих людей, отдать даже самый простой приказ чужому телу. Без этого совершенство истории было недосягаемым. Художник не может творить, не имея рук и инструментов.
И все-таки сокрушительного поражения можно было избежать.
«Вычитание» – это слово произнес сам Морл. Дан прочел его в памяти слуги, дядюшки Камила. Это и был механизм. Теперь он знал это точно. Механизм власти над целым миром. Над настоящим. Над прошлым. Следует просто вычитать – стирать – чужое мешающее суетное сознание, упрямую волю, мелкую корысть. Для этого нужно либо время, либо сила. Его время пребывания в чужой памяти, в чужом мозгу исчерпывалось двумя сутками – ничтожная малость. Силой же он не обладал. Но зато ею обладал Морл. Можно было попытаться отнять ее.
Дан устало втянул воздух в легкие, соскучившиеся по хорошей вентиляции, и стянул с головы приспособление, похожее на металлический обруч, на который натянута половинка мяча, изрезанная в сетку. На толстых перекрестьях сетки с внутренней стороны видны были плоские поверхности контактов от обычного биоскана.
– Ты поспешил, – сказал он недовольно. – Я мог бы еще работать.
– Работать? – Камил отложил дистанционку, управляющую обручем, и сунул Дану под нос стакан с подкрепляющим напитком. – Что ты называешь работой, хотелось бы знать. По-моему, это следует называть мазохистским развлечением. От тебя скоро скелет один останется. Ты когда последний раз в зеркало смотрел?
– Только что, – ответил Дан, захлебнулся и стал кашлять.
– Так-так. Ты скоро пить и есть разучишься в своих экспедициях. Только что – это где?
– Там. – Дан приставил палец к голове. – Я видел свою мать, когда она подошла к зеркалу. Это было странное чувство. Я находился внутри нее в двух видах – неразумного зародыша и чистого сознания. Я даже почувствовал, как этот эмбрион притягивает меня, точно магнит. Ты бы хотел испытать такое?
– Н-нет, – поморщившись, сказал толстяк. – Я уже слишком старый, чтобы хотеть вернуться в мамочку. Будь добр, ешь кашу. Она очень полезная.
– Я не хочу есть. Моя мать… она была намного моложе, чем я сейчас. Просто девочка. Совсем невинная.
– Эта девочка здорово кусалась и лягалась, как жеребенок, – брякнул толстяк и спохватился: – Я совсем не то… не подумай, будто я насиловал ее.
– Я знаю, что ты не насиловал мою мать, – сказал Дан. – Я все знаю. Она была невинной. Ее сломал мой отец. А потом выбросил, как падаль. Я благодарен тебе за то, что ты пожалел ее и ускорил ее смерть.
Толстяк смущенно кашлянул.
– Не стоит об этом думать. Лучше ешь. Прошлое слишком неповоротливо, чтобы получать удовольствие, ковыряясь в нем.
– Ты не прав, дядюшка. – Дан принялся грызть кусок хлеба, намазанного мягким сыром. – Прошлое можно научиться поворачивать и получать от этого удовольствие.
– Свою мать ты не извлечешь оттуда.
– Зато я могу отправить туда отца. – Дан засмеялся. – Для этого я и придумал эту штуку. – Он показал на обруч. – С ней я могу спускаться на любой уровень памяти, но главное – она позволяет залезть в самого себя. В свою генетическую память. Раньше мне это не удавалось. Но я забыл встроить в нее таймер, поэтому мне понадобилась твоя помощь. Таймер не вытащил бы меня оттуда так рано. Но ничего, я это исправлю.
– Уморить совсем себя решил? – забрюзжал толстяк, как старая ворчливая нянька. – Не понимаю я тебя. Совсем не понимаю. Шутки какие-то странные. Что ты там сказал про своего отца?
– Это не шутки, дядюшка. Я собираюсь поприсутствовать на том Ритуале. Только теперь он пойдет так, как нужно мне. Мой отец умрет. Его убьет моя мать. Тем самым ножом. Тогда та сила, которая предназначена для него, перейдет к ней. А от нее ко мне – ведь она должна будет убить и себя, так же как тогда. Я уже все решил. Я выползу на свет тем же способом. Те люди, которые там были, они останутся и будут служить мне. Сила, что будет во мне, заставит их.
Камил отступил в тень комнаты и не отвечал.
– Что молчишь, дядюшка? Страшно? Я не верю тебе. Ты убийца. Тебе должно быть все равно.
– Есть кое-что, от чего блюют даже наемники, – глухо сказал толстяк. – То, что было тогда, – мерзость. Дан, не лезь туда. Я прошу тебя. Ты не знаешь – что это. Оно… оно может превратить тебя меньше чем в пыль. Оно может все.
– Оно, – задумчиво усмехнулся Дан, – может не все. Те материалы, которые ты принес мне… я изучил их. Они подтвердили мои предположения. То, что было тогда, никакая, конечно, не мерзость. Обыкновенное природное явление. Ну или сверхприродное, для меня это одно и то же. Взрывообразное установление прочного контакта между двумя реальностями. Точнее, между реальностью и антиреальностью. Через моего отца наш мир был… скажем, подсоединен к миру абсолютного Вакуума. Я бы назвал это глобальным генератором аннигилирующей энергии. Мой отец не Божество. Это даже смешно. Он просто канал, по которому туда, на ту сторону, вытекает порциями наш маленький мирок. И когда-нибудь, наверное, скоро, этот мирок совсем перестанет существовать. Мы растворимся в небытии. Антиэнергия может только вычитать – уничтожать. Но не может ничего создать. Эти игрушечные якобы реальности, которыми развлекается мой почтенный родитель, не новые творения. Это мираж.
– Как он это делает? – трепеща, спросил толстяк.
– В его распоряжении энергополе планеты. Информационная матрица лепит заказанные вещественные структуры. Очень непрочные и нестабильные. Если бы он не уничтожал их каждый месяц, они сами бы разваливались через какое-то время. Примерно так. – Дан пожал плечами. – Теперь ты не будешь говорить, что убивать родного папу плохо? В конце концов, он лишает меня законного наследства.
– Наследства? – эхом откликнулся Камил. – Значит, ты тоже хочешь…
– …стать «Божеством»? – счастливо улыбнулся Дан. – Успокойся, дядюшка, я претендую только на прошлое. Настоящее меня не интересует. Правда, если я получу то, что хочу, и начну работать с историей, не исключено, что текущее время потеряет четкость контуров. Боюсь, оно начнет множится, расщепляться. Разные вариации станут наслаиваться друг на дружку. Это будет поэффектней всякого лабиринта. Но разве сейчас не то же самое? Только концентрация реальностей станет гуще. Они будут меняться не каждый месяц, а на каждом шагу. Я думаю, это должно быть очень развлекательно для населения.
