— Ты, это, шерсть на носу, зачем народ пугаешь? — строго спросил он Переца. — Нормальные мертвяки, хоть и страшные, а тихие. А твои — вон, какой шум подняли, я, прям, оглох, будто дубиной по голове жахнули. Гроза и та не шумит так, и ураган… А тут явились, расшумелись… Тут один приходил на Выселки, шумел-шумел, а как ему дубиной промеж глаз дали, так не шумит больше. Тихий стал… Такие дела, бродило в рыло, ты уж накажи своим мертвякам не шуметь, а то земля трясется, волосы дыбом становятся, будто шиш на плеши… Чертова Пасть еще так шумит, на то она и чертова, и к ней никто близко не подходит, зачем близко подходить, когда она так шумит… И деревни возле Чертовой Пасти не строят… А тут прямо в деревню!.. Нет, похоже, Чертовы Скалы ничуть не лучше Чертовой Пасти. И зачем Молчун сюда поперся?.. Говорили же ему, шерсть на носу, давай лучше на Выселки… А он: Город, Город… А потом, когда в Городе Наву потерял, стал талдычить: Чертовы Скалы, Чертовы Скалы, а тут то летающие деревни, то грохочущие мертвяки… Страшно тут. Не жилое здесь место, гиблое, нутром чую… Эй, Молчун, пошли уже обратно!..
— Ну, типаж! — восторженно воскликнул Перец, радуясь, что с помощью Навы, Риты и машины — переводчика настолько освоил лесной язык, что вполне понимает этого аборигена. — Какая лексика! Клад!..
— Я не типаж! — возмутился Кулак (Перец использовал слово из своего языка и для Кулака оно смысла не имело). — Я — Кулак.
— Очень приятно, — поклонился Перец. — А я — Перец. Прошу извинить за беспокойство. Просто, они так передвигаются. Без особой необходимости шуметь никто не будет. Но я надеюсь, что временные неудобства, причиненные вам, будут, возможно, компенсированы той пользой, какую вам принесут мои… машины, которые вы называете мертвяками.
— Во, шиш на плеши, чешет!.. — восхитился Кулак. — Никто в деревне у нас так не чешет! Слово за слово цепляется, как колючка за шерсть — не разодрать… Только какая польза деревне от этих мертвяков? От мертвяков всегда одна морока. Вон Нава с Молчуном спят на них, а у меня, все одно, к ним доверия нет — притворяется-притворяется лежанкой, а вдруг опять обернется мертвяком и утащит кого-нибудь…
— Мои никого не утащат, — пообещал Перец. — Те, что остались там… в моей деревне, защищают всех нас, а эти могут помочь в жизни. Ну, например, вскопать что-нибудь, дорогу сделать, дом построить, человека вылечить…
К этому времени из домов вышло практически все население деревни. В первую очередь, дети, окружившие гостей. Приблизились и Староста с Колченогом.
— Мертвяк не может помочь человеку, — насупился Кулак. — На то он и мертвяк. Человеку может помочь только человек. А мертвяк он и есть мертвяк — морока от него только, вред человеку, бродило в рыло… Никому еще в нашей деревне мертвяки не помогли, а женщин всех перетаскали. Вон только Молчуну да Наве помогают, да они не совсем из нашей деревни. И не верю я этим мертвякам — рано или поздно какую-нибудь гадость отчебучат, потому что мертвяки… Вон Колченог хромает… Уж как его ни лечили, а нога, как сук на дереве… Колченог — одно слово. Что твой мертвяк может? — состроил хитрую физиономию Кулак, уверенный в том, что доказал бесполезность мертвяков для человека.
— Надо попробовать, — пожал плечами Перец. — Врач! — крикнул он. — Будьте добры подойти!..
Из рощицы неподалеку, куда пристроили технику, тихо выехал Врач. Он был на колесном ходу, и шума почти не производил.
Перец повернулся к Колченогу и Старосте, стоявшим поодаль.
— Здравствуйте, Колченог, — приветствовал Перец, идентифицировав его по искалеченной ноге.
Колченог опасливо кивнул.
— А это мой отец, — представила Лава. — Староста деревни.
— Здравствуйте, господин староста, — склонил голову Перец.
— Да будет ваше бродило свежим и сильным, а чаша полной! — с достоинством поприветствовал его Староста.
— Вот эта машина лечит людей, — показал Перец на приблизившегося Врача, на которого с опаской косились аборигены. — Не бойтесь ее, вернее, его. Зовут его Врач… Не позволите ли вы, уважаемый Колченог… наверное, вас раньше звали иначе…
— Да уж, совсем не так меня звали, а как звали, я и не помню… давно это было. Все Колченог да Колченог, разве упомнишь, что раньше было…
— Когда его в деревню притащили покалеченного, он, шерсть на носу, ничего не помнил, не то, что имени своего, — вставил Кулак.
— Так не позволите ли, уважаемый Колченог, — напомнил о себе Перец, — моему врачу осмотреть вашу ногу?..
— Это кому?.. Ему?! — отшатнулся Колченог и схватился за дубину.
— Неужто боишься, Колченог? — засмеялся Кандид. — А я думал. Ты ничего, кроме Чертовой Пасти, не боишься.
— Ну, и не боюсь, — подтвердил дрожащим голосом Колченог. — Только мне не нравится, когда ко мне приближаются всякие страшилы… К рукоеду я тоже не подойду, а уж осматривать меня… Чего это ему меня осматривать? Вон Лес большой, пусть чего хочет там и осматривает… Чего ему мою ногу смотреть? Я сам на нее смотреть боюсь… страшная она больно…
— Так ведь Врач не любоваться твоей ногой будет, а думать, можно ли ее вылечить, — объяснил Кандид. — Чтобы ты мог ходить, как раньше.
— Как раньше уже ничего не будет, — философски заметил Колченог. — Что нога, я сам уже не такой, как раньше… А к ноге я уже привык… Вишь — аж до Чертовых скал дохромал! Думал — ни за что, а дохромал… Надеялся — вдруг дочку встречу. Во всех деревнях по пути спрашивал — никто не видел, нигде ее нет… Неужели рукоедам или бандитам досталась? — тяжко вздохнул Колченог.
— Нет, Колченог, — сказала вдруг Нава. — Мертвяк не отдаст ее ни рукоеду, ни бандитам… В Город он ее отнес… Жива она и здорова, и все у нее отлично!
— Ты ее видела?! — обрадовался Колченог. — Ты передала, что я просил?
— Нет, не видела, но знаю, — твердо сказала она. — Можешь мне поверить.
— Я-то верю… Только жалко, что не видела… Она бы прибежала ко мне! Только куда ей теперь бежать? Мы вон куда дохромали…
— Хромал только ты, Колченог, — напомнил Кандид. — Остальные шли. Неужели ты не хочешь нормально ходить?
— Хотеть-то я хочу, как не хотеть… — протянул Колченог. — Только Лес не возвращает того, что забрал.
— Так и не Лес будет возвращать, а Врач, — ответил Кандид.
— Что-то ты непонятное говоришь, Молчун, — вздохнул Колченог. — Непонятное и странное.
— Он лечил меня, — сказал Перец, — и вылечил. Заставлять вас, конечно, никто не будет, но мне кажется попробовать было бы можно.
— А что, Колченог, — вдруг возник Кулак. — А давай, шерсть на носу, пусть попробует. Тогда уж ясно будет, где правда, где кривда… А я уж послежу, чтобы лечил нормально… Если что не так, я сразу дубиной промеж глаз — больше лечить не будет.
