Спустя две минуты Пир валялся лицом вниз, с завёрнутыми за спину руками. Клон прижимал его коленом к земле, запыхавшийся, но торжествующий.
– Ну ладно, – пробурчал Пир, – твоя взяла. А теперь слезай, не то я удвою свой рост, прибавлю сорок килограммов, поднимусь и расплющу тебя.
– Знаешь, – откликнулся клон, – что нам сейчас надо сделать?
– Пожать друг другу руки и попрощаться.
– Бросить монетку.
– Зачем?
Клон рассмеялся.
– А ты как думаешь?
– Ты же сказал, что уйдёшь с радостью.
– Уйду. Но ведь и ты тогда тоже. Я за то, чтобы бросить монету. Если выиграю я, мы можем поменяться числами-ключами.
– Это против закона!
– «Против закона»! – презрительно передразнил клон. – Только послушайте: Копия, причисляющая себя к Народу Солипсистов, ссылается на мирские законы! Сделать это легко. Программы имеются. Всё, что нужно, – это чтобы ты согласился.
Говорить было трудно. Песок Пир уже выплюнул, но в зубах застряло какое-то семечко, и он никак не мог от него избавиться. Отчего-то ему, однако, не хотелось «мошенничать» – для того ли, чтобы убрать семечко изо рта или клона со своей спины. Ему так давно не приходилось терпеть хотя бы малейший дискомфорт, что новизна ощущения перевешивала неудобство.
– Ладно, – сказал он. – Я согласен.
А если он проиграет? Но с какой стати ему этого бояться? Пять минут назад он был готов создать клона – стать им, – который уйдёт в убежище.
Монетку они создали вместе – единственный способ убедиться, что она не подвергнется никаким скрытым воздействиям. Редактор реальности, вызванный ими совместно, предложил подходящий для их цели стандартный готовый объект, которому они придали для красоты обличье монеты в один фунт. Физика подбрасывания реальной монеты в объект не входила: любая Копия легко могла рассчитать и исполнить щелчок ногтем, который привёл бы к желаемому результату. Исход броска будет определён генератором случайных чисел, упрятанным глубоко в тайных слоях операционной системы.
– Я бросаю, ты угадываешь, – предложил Пир в один голос с клоном. Он засмеялся.
Клон слабо улыбнулся. Пир собрался было уступить, потом решил подождать. Несколько секунд спустя он сказал, уже один:
– Ладно, кидай.
Стоило монете взлететь в воздух, Пиру пришло в голову создать вокруг неё другой объект – неощутимо-тонкую скорлупу, подчинявшуюся уже только его контролю, но длинный список свойств правильной монеты, вероятно, включал и сигнал в том случае, если её истинная поверхность окажется скрытой. «Орёл!» – крикнул он как раз перед тем, как монета упала на землю.
Оба рухнули на четвереньки, едва не столкнувшись головами. В их сторону шла курица; Пир шуганул её, дрыгнув ногой.
В пыли блестел профиль президента Киннока.
Клон встретился с ним взглядом. Пир сделал всё, что мог, чтобы не показать облегчения, – всё, кроме полного разрыва связи с телом. Попытался прочитать выражение лица клона и не сумел – всё, что он видел, было лишь отражением его собственного нарастающего оцепенения. Пиранделло как-то сказал, что невозможно испытать настоящее чувство, глядя в зеркало. Пир решил считать это хорошим знаком. Всё-таки они – один человек, и в этом суть.
Клон поднялся, отряхивая локти и колени. Пир достал из заднего кармана джинсов библиотечную карточку с отпечатанной на ней голограммой и протянул клону – это была иконка для копирования всех сред, индивидуализированных утилит, тел, воспоминаний и прочих данных, накопленных им после возрождения. Клон сказал:
– Не тревожься за меня – и за Кейт. Мы позаботимся друг о друге. Мы будем счастливы, – произнося это, он плавно трансформировался во взрослое тело.
– То же и про нас, – отозвался Пир. Протянув руку, он обменялся с молодым человеком рукопожатием. Потом вызвал одно из окон управления и заморозил клона, сохранив его неподвижное тело в качестве иконки. Сжав его до нескольких сантиметров и сплющив в двухмерную открытку, Пир надписал на обороте: «Малколму Картеру».
Затем прошёл по дороге с километр до одной из «изюминок» шедевра Кейт – почтового ящика с надписью: «Почта США», – и бросил открытку в ящик.
19. (Не отступая ни на шаг)
Июнь 2051 года
– Сосчитайте от десяти до одного, – попросил анестезиолог.
– Десять, – начала Мария.
Ей снилось, что она явилась к порогу Франчески с полным чемоданом денег. Пока Мария шла вслед за матерью по коридору, чемодан распахнулся, и стодолларовые купюры разлетелись, точно конфетти, заполнив весь воздух.
Франческа обернулась, лучась здоровьем. Она ласково произнесла: «Не стоило, милая. Но я понимаю. С собой их не унесёшь».
Мария рассмеялась. «С собой не унесёшь».
В гостиной сидел отец, одетый как на свадьбу, хотя и не молодящийся. Он просиял и протянул руки к Марии. У него за спиной стояли его родители и родители Франчески. Приближаясь, Мария увидела с высоты толпящихся за дедами и бабками двоюродных и троюродных братьев, дядь, тёть, прадедов и прабабок, двоюродных дедов – ряд за рядом родственников и предков тянулись в глубину дома, и все смеялись, болтали. Деньги вернули к жизни всех. Как могла она быть столь эгоистична, чтобы помыслить лишить их этого великого воссоединения?
Мария пробиралась сквозь толпу, здороваясь с людьми, о существовании которых даже не знала. Красивый темноглазый семиюродный брат целовал ей руку и нашёптывал комплименты на звучном, но непонятном диалекте. Вдовы в вуалях и элегантных траурных платьях стояли рука об руку с возрождёнными мужьями. Дети пробирались между ногами взрослых, горстями воруя сладости и на бегу запихивая их в рот.
Нейроскопистка из клиники оказалась её дальней родственницей. Мария приложила ладони чашечкой к её уху и прокричала, чтобы перекрыть шум толпы: «Меня уже отсканировали? Моя Копия запомнит всё это?» Нейроскопистка объяснила, что сканирование захватывает лишь воспоминания, уже отложившиеся в виде изменений плотности синаптических связей, а мимолётная электрохимия этого сна будет утрачена навсегда. «Утрачена для всех, кто его не смотрел», – загадочно добавила она.
Мария почувствовала, что просыпается. Испугавшись внезапно, что может оказаться Копией, она силилась остаться в сновидении, словно могла протиснуться назад сквозь толпу, отмотать сюжет обратно и выйти через другие двери. Но видение расплывалось и теряло правдоподобие; Мария ощущала тяжесть просыпающегося тела – ломоту в плечах, распухший язык.
Мария открыла глаза. Она находилась в весело разукрашенной восстановительной палате клиники «Ландау»; прежде чем усыпить, её прокатили везде для осмотра «глазами пациента», так что она точно знала, чего ждать. И всё-таки лишь через несколько секунд ощущение реальности сна поблёкло. Отец мёртв. Бабки и деды мертвы. Не было великого воссоединения. И никогда не будет.
