Ознакомительная версия.
Он кликал на команду «открыть» и на экранчике возникали планы занятий, вопросники к зачетам, кое-какие попытки продолжать давно заброшенную диссертацию «Проблемы создания гибкого связьлица в условиях…» Всякая мура. И вот это: «Очень трудно работать. Не принято говорить, но подобное испытывают многие из моих друзей. Сначала все кипит, схватывается фрагментами, возникают тысячи идей, а потом – что-то словно тормозит, приостанавливает и налипает на мозг, как будто кладут войлочную нашлепку на каждое полушарие. И я все повторяю: у меня закрылся третий глаз. Объяснить не могу, да и никто не может. Так, шутка. Просто ленив стал. Неприятности в лиш… в личной жизни».
Было здесь и то, что совсем-совсем не хотелось отдавать в руки чужим. Когда Акиму становилось особенно тошно, от всего: еще от прошлой семейной рутины, потом, от крайне опасной и, в сущности, бесполезной работы на членов группы Сопротивления, от тревоги за Ми, а потом – от невозможности уйти от отношений с Ми, он тоже делал кое-какие записи, клочки. Словно клал кусок своего тогдашнего настроения в распыленную в пространстве и времени бессмертную память на лигокристаллах.
Жалко было того красного клочка: «Весь двор техникума покрылся красным. Осень. Цветут листья клена. Пришли новые ребята. Забавные. Почти никто для профессии лигокристалльщика не годится. Даже Вараксин. Разве что Паша Нерсисян? Пришла Катя в красной футболке. Крупные круглые локоны вокруг круглого лица. Обиженная губа.
Ми что-то давно не видно, вероятно, важное задание. Я совсем один. При виде Кати все во мне провалилось, в груди стало пусто, словно это гулкий спортзал».
Или того, сиреневого: «Я сидел за последней партой и смотрел на моих ребят во время урока литературы. Говорили что-то о Платоне Каратаеве. А я видел впереди только Сову. Мою Умницу-Сову, ее каштановый затылок, полуразворот щеки. За окном – сиреневый вечер. Хочется защитить Сову».
Аким полагал, что не умеет выражать свои состояния словами, но все равно клочки хоть как-то сохраняли прошедшую реальность. Но Чубаров все равно все стер и принялся открывать тетрадки дальше. Но тут что-то запортилось… Неужели перекрыли доступ к ресурсу? Чубаров похолодел и больно дернул себя за клок волос.
На отсутствие доступа это было непохоже. Скорее совершенно несанкционированно на терминале открылась чья-то чужая игра. Он сначала даже подумал, что это один из последних вариантов пажитновского «Тетриса». Абсолютно черное пространство постепенно заполнялось проявляющимися внутри него несколько более светлыми объемными фигурами многогранников, совершавшими, казалось бы, хаотические движения: то сталкивавшимися, сливавшими вдруг свои объемы, то распадавшимися на несколько подобных, мелких. Некоторые из многогранников, чаще всего простейшие – параллелепипеды – просто носились туда-сюда, словно выполняя некие функции.
Чубаров привычно попробовал поуправлять движением многогранников с помощью пульта, устанавливая блик в центре фигуры и пытаясь сдвинуть ее, как обычно делалось в играх. Почти ни одна фигура не реагировала, но крохотные параллелепипеды, напоминающие вагонетки, вроде бы, начали подчиняться пульту. Внезапно на одном из выступов Чубаров заметил схематичное изображение человека. Мастер постарался сфокусировать и увеличить этот фрагмент – на экране монитора появилось странно знакомое, но как бы фрагментарно прорисованное лицо. Чубаров сразу понял, что это Сова – достаточно было густых вьющихся волос и огромных круглых глаз. Правда, части правого глаза не было видно, да и остальные детали фигуры были сделаны словно бы пунктиром, причем подробности прорисованы неравномерно. Изображение двинулось в пространстве между фигур, ступая по не всегда намеченным поверхностям, перемещаясь то вверх, то вниз, и, словно бы, освещая, то есть, обозначая предметы, находящиеся на довольно близком расстоянии от себя. Краем сознания Аким отметил, что все это напоминает движения персонажей при съемках игры, когда фигуры и декорации, неравномерно обсыпанные лигопорошком, не вошли в нужный контакт с аппаратурой.
Аким заворожено следил за перемещениями катиной фигурки, часто поражаясь ее неловкости, отмечая испуганными вздохами ее падения, и, позабыв о том, что с ним и зачем он здесь, начиная выкрикивать: «Ну-ну! Давай же, давай!» Когда Сова плюхнулась в небольшую вагонетку, срезанную с одной стороны и, пожалуй, вчетверо меньшую, чем остальные вагонетки, и понеслась куда-то, Чубаров увеличил катино лицо. На нем теперь обозначились некоторые новые детали, но иные вовсе пропали, правда хорошо виден был виден красиво вырезанный рот. И тут мастер заметил, что губы его любимой ученицы находятся в том самом положении, которого Чубаров всегда боялся – нижняя губа выдвинулась вперед и захватила верхнюю, круглый глаз сморщился. Он понял: Катя в отчаянии, сейчас заплачет. Руки Чубарова заметались по клавиатуре, он непроизвольно потыкал бликом пульта в экран, схватил, в конце концов, катину урезанную вагонетку и… не зная толком, чем ей помочь, передвинул вагонетку к тому месту в черном пространстве игры, с которого фигурка Совы начала движение.
В этот момент Аким увидел, что внизу экрана возник желтый конвертик – значок только что пришедшего письма. Это было настолько неожиданно, ведь его терминал был давно отключен от почтовой системы, что Чубаров некоторое время не следил от катиной вагонеткой. Когда он поднял глаза, вагонетка была пуста, фигурка исчезла. Чубаров подвел блик с знаку письма…
«ЧЯ! Первая прошла через нас, как один из нас. Ты же тоже хочешь с ней играть. Я смотрел за тобой, все понял. Теперь ты можешь играть. Ты должен это делать. Ты можешь ей помочь. Можешь помочь нам. Посмотри на фигуры Лиссажу. ЧЯ»
Чубаров перечитал письмо несколько раз, и понял только, что Сова и, возможно, многие другие выпавшие, вовлечены в некую чужую игру. Почему именно «как один из нас», он понять не мог, но кое-какие догадки уже возникли. Упоминание же о фигурах Лиссажу тоже насторожило и указало на что-то. Аким прошел в угол кабинета, где стоял древний зачехленный осциллограф, подключил к сети учебную схему и покрутил ручки. На крохотном экране появились зеленые замкнутые кривые, торжественно разворачивающиеся, плавно перетекающие друг в друга, напоминающие то растянутую пружину, то холмистый абрис седла, то крутящуюся восьмерку. Фигуры, описываемые точкой, совершающей одновременно два вида колебаний. Древняя схема по аналоговому моделированию… Кому она не давала покоя?
Чубаров понял, что пора включаться в чужую игру. Одно ему совсем не нравилось – мощности лиготехники, задействованной в лабораториях техникума или в любом другом месте, куда он мог бы легко попасть, определенно не хватало. Изображение было фрагментарным, срывалось, растворялось. У него даже мелькнула мысль о модельном зале Лигоакадемии, где стоят самые мощные машины, и есть методики создания голографических объектов даже на основе неполных данных. Но код пропуска туда ему уже сто лет как не возобновляли, да теперь его даже к Забору близко не подпустят. Впрочем, сохранился ведь еще комбинезон и обувь кристалльщика… Может, может, может быть?..
Ознакомительная версия.
