Ознакомительная версия.
Коре пришел сюда, чтобы встретить своих. Найти кошмарную женщину было делом, простеньким для профессионала. Если служба охраны активируется при любой угозе жизни М-кретинки, то стоит кретинку чуть повредить – и ты встретишь своих.
Конечно, они прийдут не с добром. Но любое недоразумение можно уладить.
Наконец-то реальная возможность контакта.
Он обыскал всю комнату, но нашел лишь несколько микрофонов. Ни одной камеры. Похоже, они ориентируются только по звуку. Березуха валялась посреди пола, с виду совсем дохлая. Но Коре умел правильно бить – кретинка обязательно очнется.
– А теперь я ее зарежу, – сказал он и щелкнул пальцами. Пусть гадают, что это был за щелчок.
– Нет, не теперь. Вначале будем пытать электричеством. Как ты думаешь? – спросил он сам себя.
– Нормально. Будем, – сам себе ответил.
Если служба охраны не спит, она быстро будет здесь. Ребята должны быть где-то поблизости. Остается ждать. В таких случаях приходят втроем. Двое – слишком мало. Четверо – слишком привлекает внимание. Их будет трое – трое одинаково одетых мужчин высокого роста.
Он сел на ободранный стул и посмотрел на тело, лежащее перед ним.
Историческое тело. Из крови этой старухи семь лет назад впервые выделили возбудитель совершенно новой болезни. Новой и старой. Болезни, которую носит в себе почти каждый. Каждый, кто хотя бы раз в жизни получал удовольствие от разрушения и зла. Я тоже. И все, кого я знаю, – тоже. Разница лишь в степени: как легкий насморк и тяжелая ангина. Ангина у нее, насморк – у всех нас.
За окном послышались голоса. Коре встал и подошел к окну. Мертвое корявое дерево со сломанной верхушкой мешало смотреть. Ага, вот они, показались.
Их было семеро мужчин. Трое и четверо. Четверо чужих. Трое пытались пройти, но четверо не пускали. Один из четверых показал значок и скомандовал что-то.
Повелительный жест. Один из троих бросился к воротам и был вполне профессионально сбит с ног. Еще двоих скрутили и ткнули лицом в грязь. Коре прыгнул через подоконник и повис на дереве. Сухая ветка обломилась и четверо повернули головы на звук. Один из них выхватил пистолет и быстро выпустил три пули в затылки лежащих. Четверо побежали к воротам.
– Споткнись! – крикнул Коре вдогонку.
Один из четверых споткнулся, перекатился через голову и быстро, как мячик подскочил. Еще секунда – и четверо исчезли.
Трое своих лежали в грязи. Все происшествие заняло секунд тридцать, не больше. Их ждали здесь. Они были готовы. Значит, они засекли и меня.
Засекли, но не тронули. Может быть, они уже давно меня вели. Они знают, что против меня нужно что-то большее, чем пуля в затылок.
Он поднял голову к квадратному белому клочку неба, освещавшему архитектурный колодец. Начали открываться окна на верхних этажах. Кто-то что-то кричал. Все стены в трещинах. «Чтоб вы все обвалились!» – тихо сказал он и стены начали плыть. Крякнула и осела наружная стена; вывалилась дыра снизу; стена слева стала вдавливаться вовнутрь и за нею послышались крики; провалилось подвальное перекрытие; упал кусок шифера. «Нет, не нужно, – сказал Коре, – не нужно.» Над колодцем все так же горел квадрат неба с мутным растаявшим солнцем в углу.
В комнате бабки Березухи горел свет. Свет выбивался из щели под дверью и освещал порожек. Свет лился и из окна, прямо на сухое корявистое дерево с дуплом. Дерево было красным, потому что свет имел необычный оттенок. Если бы кто-нибудь заглянул в окно, он бы увидел престранную картину: бабка Березуха сидит на корточках, взобравшись на сундук, а на полу валаяется уйма дохлых кошек. Если бы кто-нибудь пригляделся, он бы увидел еще одну фигуру в том углу, что дальше всего от лампады (милая старушка стала богомольна в последний год).
Черная фигура сидела на корточках в углу и время от времени раззевала пасть. В пасти торчали шесть длинных и тонких зубов, каждый величиной с шило. Топорщились усы. Длинные загнутые пальцы ног поскребывали пол. Даже сидящий глотатель был выше среднего человеческого роста. Впрочем, он был коротконог и короткорук. Он пришел сюда по вкуснопахнущему следу человека и задержался, встретив родственную душу.
Из-за большой пасти глотателю было трудно говорить. Слова получались булькающими и горловыми.
– Добрый, добрый вечер, – сказал он, стараясь говорить внятно.
Из-за малого ума Березухе тоже было трудно говорить. Орать она умела, а говорить почти разучилась.
– Ага, – сказала она.
– Приятно, очень приятно, – продолжил глотатель.
Он видел Березуху насквозь. Он видел, что вместо мозга у нее копошится клубок черных червей и ему действительно было приятно. Такой же клубок червей он имел в собственной голове.
– Приятно, – ответила Березуха и поудобнее села на сундуке.
– Прошу прощения за кошек, – сказал он и хлопнул крыльями, как летучая мышь.
– Кошки мои, – сказала Березуха.
Глотатель открыл пасть и промолчал. Он хорошо знал, что при его приближении всякие мелкие существа сразу мрут, ничего не поделаешь, а крупные, вроде людей, испытывают сильные боли, сердцебиения, тошноту или просто страх. Некоторым так плохо, что теряют сознание. Но выразить такую мысль на человеческом языке было выше его сил.
В тот раз Оксана почувствовала национальную гордость во время конкурса русских девушек. В конкурсе снова победила угрюмая плотная девушка, похожая на коня, а Ната Бяцкая заняла второе место. И снова произошло два несчастных случая: одну из участниц затоптал конь, а вторую привалило бревном в горящей избе. И снова это не омрачило национального ликования. Второй раз она почувствовала нацгордость, читая статью в последних отеческих указаниях: «О нацгордости каждого сознательного патриота.»
Она быстро привыкла к следилке, даже не за несколько недель, как обещал Ярослав, а всего за несколько дней. Сейчас ей даже доставляло удовольствие раздеваться или размышлять вслух перед следящей камерой – она чувствовала, что ничего зазорного в формах ее тела или в выражении ее мыслей не было. Приятно ощущать себя частью великой силы, а еще приятнее ощущать себя частью величайшей – если бы не так, то все вожди надорвали бы себе связки от глупого крика, а надорвав связки, смутились бы и разошлись по домам.
Теперь ее обижало то, что Ярослав в своих беседах с нею не высказывает должного уважения к национальным приоритетам; она как-то раз сказала об этом сыну – сын удивленно посмотрел на нее и начал высказывать уважение. С этого дня их отношения стали более формальными. Но сейчас Оксана уже не ощущала такой потребности в сыновьей любви – ее начинала согревать любовь несравненно более сильная.
Ознакомительная версия.
