— Но здесь прелестно! — воскликнула молодая женщина.
— Раньше в этой комнате жили мужчины, — сказала Тася, — но в этом году их меньше.
Приезжая вздрогнула:
— И Шатров тоже?
— А откуда вы знаете его? — спросила Тася, насторожившись.
— Мы учились вместе… в институте. Меня зовут Кравченко, Елена Андреевна. Шатров не говорил вам обо мне?
Тася враждебно глядела на расстроенное лицо Елены. Значит, именно эта красивая москвичка мучила несчастного Виктора. Нет, Тася ни за что не отдаст ей стихи погибшего. Наверное, еще будет гордиться, что человек страдал из–за нее. А вот неоконченное письмо, скомканное, завалявшееся в ящике стола, пожалуй, стоит ей показать. Пусть знает правду о себе!
И в тот же вечер, сидя в бывшей комнате Виктора, за бывшим его столом, Елена читала и перечитывала затертый листок:
«Какая ты, Елена? Хорошая или плохая?.. Теперь я понимаю тебя лучше… Ты всегда была очень сильной, сильнее нас… умела поставить на своем, а своего пути у тебя не было, и ты плыла по течению, делала все, что вздумается, иногда хорошее, иногда плохое».
Хорошо, что Виктор не послал это письмо. Вероятно, год назад Елена обиделась бы, разорвала его в клочки, презрительно хмыкнула бы: «Подумаешь! Учить меня захотел!»
Но сейчас слова Шатрова находили в ней отклик. Елена сама спрашивала себя, что она за человек, где ее место в жизни.
И вот в письме ответ: «Все любят жить, но иногда бывает — нужно отдать жизнь… Каждый может быть смелым и сильным, если сумеет победить себя…»
Круглые бледно–сиреневые пятна расплывались на строках. Елена часто моргала, стряхивая слезы с ресниц, и. шептала, всхлипывая:
— Я буду сильной, Витя! Я буду смелой… обещаю тебе.
16
В этот час Грибов был еще в Петропавловске. Он сидел на диване в небольшом домике Яковлева и с нетерпением переспрашивал его сынишку, скоро ли вернется отец.
— Небось заговорился с кем–нибудь, — отвечал мальчик. — Знаете, какой он у нас? С ним по улице нельзя пройти: каждый встречный — знакомый, и у всех к нему дела…
Грибов вставал и садился, беспокойно поглядывал на часы. Посадка через час, но надо еще доехать до аэродрома, надо еще до автобуса добежать. Успеет ли Яковлев вернуться?
— Да вот папа, у калитки! Прощается! — воскликнул мальчик.
В самом деле, Яковлев прощался с каким–то человеком в рыбацком брезентовом плаще. Увидев Грибова, он поспешил навстречу, широко улыбаясь и протягивая руку:
— Заставил ждать? Прошу прощения. Интересный дядя попался. Ловит рыбу электричеством. Ты знаешь этот способ? Пропускаешь ток, и рыба плывет неудержимо от отрицательного полюса к положительному. Вот он и предлагает расставить по всем берегам электрические ловушки, уверяет, что рыба сама пойдет в рыбонасосы. Заманчиво!
— Я хотел поговорить с вами, но уже поздно, — сказал Грибов. — Самолет улетает через час. Еду в Москву добиваться правды. Статья не прошла, вокруг нее споры… Но мы написали уже новый доклад. У меня большая просьба. Я оставлю вам копию: может, вы сумеете посмотреть на досуге…
Яковлев раскрыл довольно толстую папку и прочёл вслух:
— Предложения по использованию вулканического, тепла». Ага! — сказал он. — Стало быть, появились предложения? Прочту обязательно, не сомневайся. А сейчас, если спешишь, садись–ка в «козлик», подброшу тебя к аэродрому.
Резвая и выносливая машина с места взяла рывком. Грибов затрясся на жестком сиденье.
— Стало быть, появились предложения? — переспросил Яковлев, поворачивая на главную улицу.
— Да, мы полагаем, что на базе вулканического тепла можно поставить мощную электростанцию, завод каменного литья и оранжерею. Предложения нашлись. Вынужден признаться, в споре с вами я был неправ. Выражаю восхищение: вы не специалист, но сразу ухватили самую суть.
Яковлев улыбнулся:
— По должности полагается мне искать самую суть. Таких, как ты, или этот электрорыбак, ко мне приходят сотни. Конечно, я не бог, не могу быть судьей и в геологии и в рыболовстве. У меня свой подход. Помнишь, я твердил тебе: думай о людях. Прежде всего я спрашиваю: какая польза людям от нового предложения? Ты предлагал обезвредить вулкан. Для нас это не самое срочное дело. От извержений вред невелик, своевременное предупреждение нас устраивает полностью. Теперь ты заговорил об электростанции — это выглядит иначе. Электричество нам необходимо. Если за счет вулканов можно электрифицировать Камчатку — мы с тобой союзники. Можешь рассчитывать на мою поддержку. Пиши, телеграфируй.
— Придется и писать и телеграфировать, — сказал Грибов. — Предстоят большие бои. Дмитриевский пишет, что против нас выступила целая коалиция: профессор Климов, Глущенко из министерства, доцент Сыряев, инженер Лесницкий, Тартаков из «Университетского вестника». Заранее готовлюсь к схватке…
— Закон природы! — сказал Яковлев. — Чтобы сдвинуться, надо победить инерцию. Новое пробивает дорогу, старое сопротивляется.
Грибов нахмурился, лицо его стало жестким, губы сжались. Мысленно он уже начинал спор за будущую, электростанцию.
— Это сопротивление вредное, — сказал он сердито. — Я эту публику знаю, сражался с ними еще из–за моей теории. Профессор Климов — шкаф со старой энциклопедией. Он знает все, что было написано о вулканах за последние двести лет. У него богатейшая память, но кроме памяти, нет ничего. Как справочник — незаменим, но он глубоко уверен, что великие ученые сказали уже все. Каждую новую мысль он будет опровергать, потому что она не сходится с такой–то и такой статьей такой–то знаменитости. Глущенко — в своем роде. По его мнению, изобретателей надо воспитывать, школить и закалять. «Правильное все равно пробьется», — говорит он и мешает пробиться всем подряд. Так и высказывается откровенно: «Кто меня обойдет, тот человек стоящий». Лесницкий — изобретатель и к тому же неудачник. Он уже много лет предлагает строить подземную электростанцию под Москвой, использовать глубинное тепло. Техника еще не может строить такие шахты, но Лесницкий фанатик и не понимает возражений. Для него мы соперники, мы отодвигаем его проект. Сыряев самый неприятный. У этого нет своего мнения, он верит Климову на слово и повторяет каждое слово, усиливая его. Климов доказывает, а этот бьет обухом. Верующий дурак в десять раз хуже умного врага. С умным можно поспорить и если не переубедить, то хотя бы договориться. Сыряев безнадежен: он верит, что нас надо уничтожить… и уничтожает, Тартакова я не знаю… Дмитрий Васильевич пишет, что это просто карьерист. А карьеристы всегда держатся за старое, потому что старые дубы могучи на вид, кряжисты и получают много света, а новое только народилось, оно тоненькое, слабое, возле него и поживиться нечем.
