комплект я предусмотрительно забрал с собой и довез до Москвы без сколов и трещин. Пусть во время отпуска Вселенную и не спас, зато хорошего парня выручил.
Федя долго-благодарно обнимал меня на прощание. Клялся: будем чаще встречаться. Но столица, суета, пробки — сами понимаете. Прислал SMS через пару месяцев: «Идея сработала. Едим половинками. Килограммы уходят, жизнь налаживается».
Теперь главное жену не злить. Любовницу тоже. Не дай Бог, разобьют в гневе глиняные сердца…
Лиса была грязная, да к тому же хромала на одну лапу. Левую. Заднюю (специальное уточнение для не в меру занудливых читателей, которым, видите ли, обязательно знать все детали).
Когда-то Патрикеевна отличалась сказочной красотой. Любой художник мечтал поместить ее на обложку детской книги, а гламурный кутюрье — на воротник. Но сказка кончилась. Реальность в один миг защелкнулась, как стальной капкан — не вырвешься. Вот и скиталась рыжая по всамделишному лесу, где-то в сорока километрах от Смоленска. Бока ее ввалились, мех клочками истерся в каких-то беспамятных закоулочках. Один клык смешно торчит наружу, с тех самых пор, как морду от злости перекосило. Хвост в репьях…
А все почему? Слишком долго крутилась перед зеркалом, прихорашивалась… Выпрыгнула из норы, а Колобка уж и след простыл. Только песня задорная где-то за пригорком раздается. Со всех лап пустилась в погоню, да и вылетела за край страницы. Мордой в крапиву.
Побежала обратно по тропинке. Избушка стоит. На пороге старуха рыдает, что-то про две горсти муки бормочет сквозь слезы. Дед ходит вокруг в дырявом ватнике — хотя и не холодно совсем. Лето красное, а этот в ватнике, да еще и махорку курит. Утешает бабку: «Не плачь, дуреха неграмотная! Колобок по природе своей кто? Шар! И планета наша тоже, понимаешь, шар. А если шар по шару покатится, то непременно обратно и прикатится!» Он-то все это на кулаках пытался объяснить, для наглядности. Она же подумала: грозный какой, не иначе сейчас бить будет. Да и затихла, отодвигаясь подальше.
Лиса же наоборот, подошла ближе, прячась за разлапистой елью. Почесала за ухом. Может, и правда, вернется беглец? Надо ждать. Скоро. Скоро…
Но скоро лишь сказка сказывается, а так-то уже почти три года прошло. Надежды давно оставили лисичку. Силы тоже были на исходе. Однако она каждое утро приходила на давно облюбованное место: тропинка свивалась в петлю, огибая невысокий холм, а у самого поворота к дому Колобка из земли торчал удобный пень. Когда-то здесь рос дуб, но удар молнии расщепил дерево надвое. Одна половинка упала сразу, другую спилил старик месяц спустя — баню топить. Получилось очень символично: прародитель Колобка сам приготовил эшафот для отпрыска. Хотя, они ведь с бабкой изначально собирались сожрать дитятку, — от же ж характеры, да? Кронос и Медея от зависти обрыдаются…
Да, тут все и кончится. Место просто создано для финала драмы, что там — трагедии. Время тоже идеальное: середина марта. Снежный саван только начал стаивать, обнажая серо-бурые проплешины. Мрачную чащобу протыкают солнечные лучи, еще холодные, вздрагивающие от бессилия кого-либо согреть. Через несколько дней зазеленеют листочки на березах, холм покроется мелкой цветочной дребеденью, птички зачирикают. Ручейки зажурчат, смывая, — к чертям собачьим! — унылое настроение. Со всего леса.
Но лиса не избавится от этой холодной пустоты в сердце, до тех пор, пока не закроет гештальт. Подслушала это мудреное слово в какой-то образовательной передаче — дед слишком громко включал радио, глуховат стал с годами. Не все поняла хищница, однако ключевую мысль ухватила. Стоит только съесть колобка и снова начнется сказка: вернется молодость, заблестят глаза, а главное, покой и гармония поселятся в душе навсегда. Ради этой цели она и лежала целыми днями под ракитовым кустом, поглядывая на дорогу. Игнорировала периоды гона, питалась не отходя от тропинки — пробегающими мышками-норушками, а то и лягушками-квакушками, тут уж как повезет. В невезучие дни выкапывала корешки или стыдливо пробиралась на задний двор стариковской избушки а поисках объедков. Но все это мелочи, главное — не прозевать момент, когда из-за холма послышится песенка.
— Я Колобок, Колобок,
Я по коробу скребен,
По сусеку метен…
Послышалось? Те умные голоса из радиоприемника предупреждали об опасности: если постоянно думать о чем-то одном, это может стать навязчивой идеей. Ждет тебя, лисонька, психоз, осложненный галлюцинациями…
— На сметане мешен,
Да в масле пряжон…
Нет, песенка настоящая. Голос знакомый, прямо до одури. Он! Точно он!
— На око-о-ошке стужо-о-он…
Колобок пел, по-волжски растягивая гласные. Видимо, чтобы удобнее было попадать в ритм, ведь катится и петь одновременно не так-то просто. Чуть ускоришься, получится реггей, а если замедлишься — выйдет блюз. Ему же требовалось оставаться в четких жанровых рамках фолк-музыки. Возможно, это чуток слишком консервативно, но из такого теста слеплен — поздно уже меняться.
Лиса выпрыгнула на тропинку. Точнехонько у пня. Она репетировала этот момент миллион раз, хотя и не умела считать. Движения доведены до автоматизма: поджала лапы, оттолкнулась, сверкнула рыжей молнией и мягко приземлилась, тихо ойкнув на больную лапу. Села, опоясавшись хвостом.
— Колобок, Колобок… Я! Тебя!! Съем!!!
Вроде бы простое заклинание, но по мере вырыкивания этих слов, к лисе будто вернулось былое величие. Пыльное, проеденное молью чучело с остекленевшими глазами превращалось в кокетливую лисичку-сестричку. Ту самую, сказочную, да пусть даже немного лубочную, но такую яркую, что аж хотелось зажмуриться.
— О, лиса… Ну, приветики!
Колобок не торопился возвращаться к прежней сюжетной линии. Вполне понятно, кому же охота быть съеденным. Он ведь именно от этой судьбы в свое время и сбежал. Свободы хотелось. Катиться, припеваючи, куда тропинка выведет, на мир глядеть, себя показывать. Но это до первых заморозков. Как посидел в сугробе, покрываясь ледяными корками… Впервые закралась мысль: верной ли дорогой катимся, товарищи? Колобок гнал ее прочь, то взашей, а порой и пинками. Искал новые места, где нас нет, ведь там по умолчанию должно быть хорошо. Смотрел на чужбине чуда-чудные да дивы-дивные. Убегал уже не от стариков, нет — от сомнений собственных. Но те никуда не девались, неслись следом, как голодная свора. А по ночам грызли, грызли, грызли…
Хуже уже не будет, думал Колобок. Лиса сожрет быстро, милосердно. А даже если и дед с бабкой, что такого? Зато хотя бы обрадуются возвращению блудного сына. Он с недавних пор прекрасно понимал старую притчу. На себе
