Она молча повернулась и ушла.
— Господи, помоги, — прошептал он и взялся за работу.
Заполночь приходили грузовые машины, привозили все новые ящики и тюки; Бодони, не переставая улыбаться, выкладывал еще и еще деньги. С паяльной лампой и полосками металла в руках он опять и опять набрасывался на ракету, что-то приделывал, что-то отрезал, колдовал над нею огнем, наносил ей тайные оскорбления. Он запихал в ее пустой машинный отсек девять старых-престарых автомобильных моторов. Потом запаял отсек наглухо, чтобы никто не мог подсмотреть, что он там натворил.
На рассвете он вошел в кухню.
— Мария, — сказал он, — теперь можно и позавтракать.
Она не стала с ним разговаривать.
Солнце уже заходило, когда он позвал детей:
— Идите сюда! Все готово!
Дом безмолвствовал.
— Я заперла их в чулане, — сказала Мария.
— Это еще зачем? — рассердился Бодони.
— Твоя ракета разорвется и убьет тебя, — сказала она. — Какую уж там ракету можно купить за две тысячи долларов? Ясно, что распоследнюю дрянь.
— Послушай, Мария…
— Она взорвется. Да тебе с ней и не совладать, какой ты пилот!
— А все-таки на этой ракете я полечу. Я ее уже приспособил.
— Ты сошел с ума.
— Где ключ от чулана?
— У меня.
Он протянул руку:
— Дай сюда.
Мария отдала ему ключ.
— Ты их погубишь.
— Не бойся.
— Погубишь. У меня предчувствие.
Он стоял и смотрел на нее.
— А ты не полетишь с нами?
— Я останусь здесь, — сказала Мария.
— Тогда ты все увидишь и поймешь, — сказал он с улыбкой. И отпер чулан. — Выходите, ребята. Пойдем со мной.
— До свиданья, мама! До свиданья!
Она стояла у кухонного окна, очень прямая, плотно сжав губы, и смотрела им вслед.
У входного люка отец остановился.
— Дети, — сказал он, — мы летим на неделю. После этого вам надо в школу, а меня ждет работа. — Он каждому по очереди поглядел в глаза, крепко сжал маленькие руки. — Слушайте внимательно. Эта ракета очень старая, она годится только еще на один раз. Больше ей уже не взлететь. Это будет единственное путешествие за всю вашу жизнь. Так что глядите в оба!
— Хорошо, папа.
— Слушайте, старайтесь ничего не пропустить. Старайтесь все заметить и почувствовать. И на запах, и на ощупь. Смотрите. Запоминайте. Когда вернетесь, вам до конца жизни будет о чем порассказать.
— Хорошо, папа.
Корабль был тих, как сломанные часы. Герметическая дверь тамбура со свистом закрылась за ними. Бодони уложил детей, точно маленькие мумии, в подвесные койки и пристегнул широкими ремнями.
— Готовы?
— Готовы! — откликнулись все.
— Старт!
Он щелкнул десятком переключателей. Ракета с громом подпрыгнула. Дети завизжали, их подбрасывало и раскачивало.
— Смотрите, вот Луна!
Луна призраком скользнула мимо. Фейерверком проносились метеориты. Время уплывало змеящейся струйкой газа. Дети кричали от восторга. Несколько часов спустя он помог им выбраться из гамаков, и они прилипли носами к иллюминаторам и смотрели во все глаза.
— Вот, вот Земля!
— А вот Марс!
Кружили по циферблату стрелки часов, за кормой ракеты розовели и таяли лепестки огня; у детей уже слипались глаза. И наконец, точно опьяневшие бабочки, они снова улеглись в коконах подвесных коек.
— Вот так-то, — шепнул отец.
Он на цыпочках вышел из рубки и долго в страхе стоял у выходного люка. Потом нажал кнопку.
Дверца люка распахнулась. Он ступил за порог. В пустоту? Во тьму, пронизанную метеоритами, озаренную факелом раскаленного газа? В необозримые пространства, в стремительно уносящиеся дали? Нет. Бодони улыбнулся.
Дрожа и сотрясаясь, ракета стояла посреди двора, заваленного металлическим хламом.
Здесь ничего не изменилось — все те же ржавые ворота и на них висячий замок, тот же тихий домик на берегу реки, и в кухне светится окошко, и река течет все к тому же далекому морю. А на самой середине двора дрожит и урчит ракета и ткет волшебный сон. Содрогается, и рычит, и укачивает спеленатых детей, точно мух в упругой паутине.
В окне кухни — Мария.
Он помахал ей рукой и улыбнулся.
Отсюда не разглядеть, ответила она или нет. Кажется, чуть-чуть махнула рукой. И чуть-чуть улыбнулась.
Солнце встает.
Бодони поспешно вернулся в ракету. Тишина. Ребята еще спят. Он вздохнул с облегчением. Лег в гамак, пристегнулся ремнями, закрыл глаза и мысленно помолился: только бы еще шесть дней ничто не нарушало иллюзию. Пусть проносятся мимо бескрайние пространства, пусть всплывут под нашим кораблем багровый Марс и его спутники, пусть не будет ни единого изъяна в цветных фильмах. Пусть все происходит в трех измерениях, только бы не подвели хитро скрытые зеркала и экраны, что создают этот блистательный обман. Только бы должный срок прошел и ничего не случилось.
Он проснулся.
Неподалеку в пустоте плыла багровая планета Марс.
— Папа! — Дети старались вырваться из гамаков. Бодони посмотрел в иллюминатор — багровый Марс был великолепен, без единого изъяна. Какое счастье!
На закате седьмого дня ракета перестала дрожать и затихла.
— Вот мы и дома, — сказал Бодони.
Люк распахнулся, и они пошли через захламленный двор оживленные, сияющие.
— Я вам нажарила яичницы с ветчиной, — сказала Мария с порога кухни.
— Мама, мама, ну почему ты с нами не полетела! Ты бы увидала Марс, мама, и метеориты, и все-все.
— Да, — сказала Мария.
Когда настало время спать, дети окружили Бодони.
— Спасибо, папа! Спасибо!
— Не за что.
— Мы всегда-всегда будем про это помнить, папа. Никогда не забудем!
Поздно ночью Бодони открыл глаза. Он почувствовал, что жена, лежа рядом, внимательно смотрит на него. Долго, очень долго она не шевелилась, потом вдруг стала целовать его лоб и щеки.
— Что с тобой? — вскрикнул он.
— Ты — самый лучший отец на свете, — прошептала Мария.
— Что это ты вдруг?
— Теперь я вижу, — сказала она. — Теперь я понимаю. Не выпуская его руки, она откинулась на подушку и закрыла глаза.
— Это было очень приятно — так полетать? — спросила она.
— Очень.
— А может быть, может быть, когда-нибудь ночью ты и со мной слетаешь хоть недалеко?
— Ну, недалеко — пожалуй, — сказал он.
— Спасибо. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — сказал Фиорелло Бодони.
Epilogue, 1951 год
Переводчик Б. Клюева
Наступила полночь. Луна поднялась высоко в небе. Человек в картинках лежал не двигаясь. Я уже видел все, что можно было увидеть. Все истории были рассказаны — с ними покончено навсегда.
