– Чьими глазами смотришь – тот и главнее? Ну если так, то человек все-таки главнее спира! А спир тогда – только бесплатное дополнение к человеку! Вернее, платное, раз тело наше все время с ним расплачивается собственной плотью!
– Нет, они оба – главные. И спир, и человек.
– А как же тандем «водитель-автомобиль»?
– Нет такого тандема. Он существует только в святых писаниях. Есть другой тандем. Типа «мотор-бензин». Одно без другого не имеет никакого значения. Только вспышка искры при их совместной работе дает движение. Искры, ради которой существует и мотор и бензин.
– Ты меня совсем запутал с этой автомобильной тематикой!
– Хорошо, возьмем более четкую аналогию. Вот человеческий мозг.
– Где?
– Вот! – он показал пустую ладонь. – Какова его главная функция?
– Думать, наверно…
– То есть, отражать мир. Мозг – как зеркало, в которое смотрится остальная вселенная.
– Любуется.
– Это уж как получится. Если будет на что любоваться. Но! Является отражение чем-то самостоятельным?
– Является. Если отражает неправильно. Мутное. Или неровное. Тогда оно отражает не то что есть, а то что хочет. И причесываться, глядя в такое отражение – сплошная мука!
Я очень хорошо знакома с этой мукой… Тот древний осколок, перед которым я обычно наводила красоту, живя под крылышком милейшей Катерины Петровны, был зеркальцем весьма самостоятельным.
– И это – не пример самостоятельности. Деформированное зеркало дает искаженное отражение, да. Но это отражение все равно не формируется на поверхности стекла. Оно меняется в зависимости от окружающего, от угла разворота самого зеркала. Понимаешь? Самостоятельных отражений просто не бывает! И сколько бы мозг наш не отражал – он только реагирует на внешние раздражители.
– Ну, реагирует. И правильно делает. Я не возражаю.
– И я не возражаю. А кто такой «я», который не возражает? Он где-то тут, рядом? Его тоже отражает наше универсальное зеркало – наш мозг? Оглянись, кого ты видишь?
– Всех я вижу, – сообщила я, как дура оглянувшись.
– А твое «я» среди этих «всех» присутствует?
– Не задавай глупых вопросов! Мое «я» присутствует во мне, а не среди толпы окружающих людей!
– Вот! Есть две вещи одновременно: зеркало-мозг и некое самостоятельное «я», которое распоряжается этим зеркалом, разворачивает его по-всякому, отбирает из отражений то, что ему нужно. И при этом само «я» не является отражением чего-то другого. Оно – «я», и этим все сказано! Оно само для себя. Оно – точка отсчета для всего остального. Для мира, отражение которого исправно формируется мозгом. То есть над «зеркалом» над другими «отражениями» появляется нечто самостоятельное. Как? Вот загадка!
– У тебя есть отгадка? – недовольно поинтересовалась я.
– Есть предположение об отгадке. Догадка.
– Ну, давай. Изрекай.
– Просто одного зеркала мало для получения самостоятельного объема. Чтобы чему-то подняться над плоскостью отражающего стекла нужна, как минимум, еще одна плоскость. Другого стекла. На другом зеркале-мозге.
– Ого! Уже два зеркала! Откуда ты их только берешь? По принципу: одна голова – хорошо, а две – лучше?
– Две человеческие головы – это лишнее. И малоосуществимое. А вот два мозга-зеркала, которые существуют вместе, чуть-чуть пересекаясь, но все-таки принадлежа разным измерениям и системам координат – это реально. Мозг человека и мозг спира. У обоих – высокоразвитые мозги. И хотя каждый из них по отдельности остается животным, но вместе они порождают то самое «я». Единственное и неповторимое. Уникальное. Которое не принадлежит ни одному из них. «Я» – это тот объем, что возникает при сопоставлении двух зеркал, но является уже самостоятельной величиной, парящей над плоскостью стекол. Ты когда-нибудь складывала два зеркала под углом друг к другу – так, чтобы они отражали не только все вокруг, но и самих себя?
– Это как это?… – я была несколько сбита с толку.
– Например, зеркала в трюмо. Если почти сложить трюмо, чтоб его зеркала были под острым углом друг к другу. И чтоб видна была ты – и твои отражения. И отражения отражений. И все дальше и дальше. Бесконечные ряды «тебя», уходящие в необозримую даль. Вот самая близкая аналогия объемному «я», которое возникает между зеркалом-мозгом человеческого тела и зеркалом-мозгом тела спира. И главных тут нет. Оба мозга – второстепенные. Главным является огонек, который говорит: я – это я! И сам себя осознает. И сам в себе является бесконечностью, тем великим множеством отражений, которые преломляются в объеме «я».
– Ты что-нибудь понял? – повернулась я к Матвею, который слушал вроде бы очень внимательно.
– Да я в зеркалах не очень разбираюсь, – пожал тот плечами. – Не лыцарово это дело. Для того есть специальные зеркальщики. Были раньше. Сейчас я и не встречал ни одного. Перемерли наверно, когда в кручень карачунную попали.
– А ты?… – осторожно поинтересовался Олег. – Ты тоже совсем не поняла? Я так-таки и не смог толково объяснить?…
– Э-эх, – вздохнула я. – Твое домашнее образование – оно что-то покруче школьного выходит! Я понимаю, что ты мальчик умный, и вообще – князь… Но как это у все у тебя в голове умещается?
– Образование? Да, бабушка нанимала мне репетиторов из института. Я просил ее, когда приходящие учителя не могли объяснить заинтересовавшие меня вопросы… Но тут, наверно, и еще что-нибудь. Может быть, связанное с гривнами. Или мой друг-песок… – он резко оборвал себя, тряхнул челкой. – Короче, не знаю! Но чувствую, что некоторые вещи мне очень трудно объяснить другим людям. Мне они элементарно ясны, а скажу – и вокруг недоумение… Но неужели и ты, Елена, не поняла то, что я хотел объяснить сейчас?
Я пожала плечами:
– Может быть и поняла. А может быть и нет. Завтра узнаю. Мне надо с этими твоими объяснениями переспать. Глафира, наша математичка, всегда говорила: не получается задача? Бились-бились – и все равно не получается? Отложите тетрадку, ложитесь в кроватку, переспите с этой задачкой, а наутро она сама решится! Вот и я сейчас – пойду, пересплю с твоими рассуждениями…
***
Когда в твой чудесный сон врывается чужая мозолистая рука, это неприятно. Мне, по крайней мере, не понравилось. Но проснуться все-таки пришлось.
Матвей нависал надо мной – весь в радужной пене моей «опочивальни», даже его спир, тянущийся по шее над гривной и свисающий на грудь, казался забрызганным ее нежным сиянием.
– Княгиня, у кого-то болит! – сообщил Матвей напряженно.
– Что болит? У кого? – не могла я понять спросонья.
– Не знаю, – растерялся он. – Я чувствую – болит… У всех спросил – не болит. Может у вас?
