Ознакомительная версия.
– Вижу, не веришь. Не могу тебя винить, я бы тоже не поверил.
– Да нет, я…
– Не веришь, не веришь… В лучшем случае сомневаешься, куда бежать – в психушку или в ментуру. Только мне твоя вера без надобности. Я тебя предупреждал – надо оно тебе? Ты решил по-своему. Теперь думай сам. А если захочешь проверить – вот он, Исправник, бери. Так уж и быть, отдам за десятку…
Я задумался. Эх, Катька… Если б я тогда не вызверился на тебя, кто знает, где бы мы сейчас были. Помнишь, как мы мечтали: белое платье со шлейфом, лимузин метров в двадцать, Кипр, Майорка… Может, попробовать? Что я теряю?..
Леха неожиданно протянул мне Исправника:
– Подержи в руках, сожми… Говорят, помогает иногда.
Я, словно зачарованный, подчинился, взял из его рук паровозик, цепко обхватил пальцами…
– Папа, папа пришел! – звенел за дверью радостный детский голос.
Я провернул ключ и распахнул тяжелую железную створку. Тут же на меня набросился паренек лет шести, с гиканьем обхватил мою шею руками и что было сил завопил:
– Мама! Папка пришел!
Мой сын? Мой?
В прихожей появилась Катька. Я остолбенело уставился на нее. Она изменилась – немного располнела, перекрасила волосы. Но, черт возьми, как она прекрасна была сейчас вот такая, домашняя, в коротеньком халатике, румяная от кухонного жара!
– Привет! – В этом слове не было ничего наигранного, никакой искусственности, просто тихая, спокойная радость, что пришел домой ОН, что будет теперь весь вечер и никуда не уйдет.
– Папка, – снова обратил на себя внимание сын, – а ты купил мне паровоз? Ты обещал!
Я тряхнул головой, отгоняя наваждение. Вокруг тот же переход, тот же неумолчный шум московской подземки. В руке – простая игрушка, под пальцами ощущается грубый, шероховатый пластик.
– Ну что? – спросил Леха. – Видел?
– Что?
– Вариант.
– Наверное… Точно не знаю. Я… я, пожалуй, возьму его…
Сзади донесся зычный голос, прямо-таки иерихонская труба:
– Дорогу! Дорогу!
Народ в ужасе расступался, пропуская плешивого торговца-южанина, нагруженного сверх меры здоровенными клетчатыми сумками. Девушка на изящных каблучках неуверенно покачнулась, оступилась и налетела на меня
– Ой, извините!
Инстинктивно я стиснул рукой Исправника – как бы не выронить…
– Катька! Катька…
В ответ – тишина. Спит, что ли? Не рано? Еще десяти нет…
– Ты дома?
Я неуклюже скинул ботинки, бросил на тумбочку промокший плащ. Туда же полетела и свернутая трубкой газета, ключи.
Я прошел коридор, распахнул дверь в спальню. В общем, всё было хорошо видно и так, но я зачем-то щелкнул выключателем. Свет вспыхнул неожиданно ярко, резанул по глазам. На широкой кровати, неряшливой, незастеленной, раскинув руки, лежала Катька. В ее спокойном и неподвижном лице не было ни кровинки. На пушистом ворсе ковра валялась пустая пластиковая баночка. В таких обычно продают лекарства. Я поднял ее, посмотрел этикетку – «Реланиум», понюхал. Пахло аптекой.
Руки у Катьки были холодными и неестественно твердыми. Я судорожно пытался нащупать пульс, уже зная, что это бесполезно. У изголовья, прямо на смятой подушке, лежала записка. Я схватил ее, поднес к глазам.
«Я не могу так больше жить. Ты никогда не сможешь простить до конца… Лучше я уйду. Ты станешь свободным, а мне уже давно всё равно. Прости меня. Твоя Катя».
Господи! А это что? Тоже вариант… А ведь правда, и такой не исключен. Я вообще по натуре злопамятен, могу придирками кого угодно достать. Боже, Катька… Лучше б ты с фотографом осталась.
Нет уж! Пусть всё идет, как идет. Исправлять старые ошибки – значит, плодить новые…
– У вас всё нормально?
На меня обеспокоенно смотрела давешняя девушка. Немного испуганно… Красивые брови сведены домиком, в глазах – золотистые искорки от ламп-таблеток.
Я широко улыбнулся ей, кивнул:
– Теперь, да.
И недрогнувшей рукой поставил паровозик обратно на прилавок:
– Спасибо, Леха. Но этот выбор не по мне. Извини…
– Благодаря абсолютно новой методике исследований, проведенных Панамериканской академией биоинженерии имени Джона Салстона и Роберта Хорвитца, удалось установить настоящую причину гибели деревьев…
Я покосился на улыбчивую дикторшу в кубе головизора, досадливо щелкнул пультом. Ну вот, опять. Тридцать лет уже прошло, а они всё спорят. Надоело. Не о том надо думать.
Всё одно и то же который год: «новые данные», «настоящая причина»… кичатся друг перед другом достижениями, спорят, доказывают, симпозиумы собирают, кого-то награждают даже.
Лучше б думали, как деревья возродить! На дендроидов никакой зарплаты не хватит.
Во всем, конечно, Лилька виновата. Я бы в здравом уме и не подумал жуть эту новомодную заказывать. Три тысячи кредитов! Обалдеть… Да за эти деньги мне два месяца вкалывать надо, язык на плечо закинув. Но Лиля пристала: купи, да купи, сад у тебя пустой какой-то, одни макеты пластиковые: неуютно, да и соседи косо смотрят. А так будет хоть куда погулять выйти.
На соседей я, честно говоря, плевал, и причем с самой высокой колокольни. Кто они и кто я? Местные – все, как на подбор, рабочая косточка, с фабрики сублиматов или с гидротермала, о чем мне с ними вообще разговаривать? Работенка прибыльная, ничего не скажешь, но моей всё равно не чета.
Однако ж поддался. Лилька знает, стерва, – стоит ей заплакать, и я готов. Веревки из меня вить можно.
Вот и вьет.
Приехала на прошлые выходные, сует мне мини-диск прямо с порога:
– Вот, – говорит, – каталог. «Гринуолд индастриз», вчера принесли. Они дендроидов поставляют на заказ, каких хочешь. Выбор огромный.
Куда тут было деваться? Потом, когда в постели накувыркались, прихожу я из душа, усталый, распаренный, в гармонии со всем миром, а она – тут как тут. Понимает, что сейчас сломать меня – легче легкого.
Лежит задом кверху, соблазнительная такая кошечка, и сосредоточенно в голокуб пялится. Я присмотрелся: мать моя женщина, дендроиды! Сто видов и расцветок. Даже черные есть. Жуть какая!
А Лилька, не оборачиваясь, говорит:
– Вот этого хочу. Смотри какой! Зелененький…
И в панель пальчиком тычет.
Понятное дело, поначалу я ни в какую. Денег жалко, да и не падок я до новомодных развлечений. Сейчас все на этих дендроидах помешались. Народ попроще последние штаны закладывает, чтобы такого же зеленого урода перед домом воткнуть. Ну а богатеи из «золотой» тысячи друг перед другом мошнами трясут, соревнуются – у кого дендроидов больше да породы престижнее. Некоторые себе уж целые рощи насадили. Уильям VI, почетный президент «Электронных компонентов», хвастался недавно по головидению, что в его личном парке тысяча четыреста семьдесят стволов. Остальные шишки только зубами скрипят – никак им за Биллом не угнаться. А тот не унимается: в ближайшие четыре года пообещал до двух тысяч дотянуть.
Ознакомительная версия.
