Николай. 10/XII-38.
- Письмо оставлено здесь еще до того, как мы блокировали весь район, то есть дней пять назад, а то и раньше,- резюмировал Воронин.- Он заранее знал, что мы станем действовать без должного уважения, и обиделся. - Мог бы хоть написать, в какой именно четверг это случится,- возмутился Кольцов. - Эх, парень, скоро это случится, очень скоро,- Дастуриев был искренне опечален.- Он умрет очень скоро, потому и стал без промаха предсказывать. Майор приказал пустить четыре красные ракеты - условный сигнал подать машину для срочной эвакуации опергруппы. Пока Егор стрелял и перезаряжал ракетницу, начальник ОСОТ коротко объявил общие указания: в кратчайшие сроки пройтись по спискам лиц, хоть отдаленно напоминающих автора писем. Дастуриев рассчитывал найти ясновидящего, пока тот еще жив - возможно, удастся спасти старика. - Ближайший четверг - через два дня,- напомнил Кольцов. - Безусловно, придется потрудиться, но мы должны справиться,- сказал Садков.- Другое плохо. Если он увидел свой некролог - значит, газета напечатает такое сообщение. Сами же говорите: на пороге смерти кадаги не ошибаются. На свирепом лице майора засветилась хитренькая ухмылка. Подмигнув, Дастуриев жизнерадостно проговорил: - Любой может ошибаться. Обратите внимание, я пытаюсь сломать его пророчества и с этой целью приказал старшему лейтенанту Гладышевой оставаться в Москве. Она не приедет в Уфу и не будет командовать этим безвольным капитаном, который никак не выпустит четвертую ракету.
Уфа. 22 декабря 1938 года.
С утра в четверг они разбирались с некрологами, напечатанными в свежем номере "Советской Башкирии". В самом низу левого столбика сообщалось о кончине старушки из дома для престарелых. Остальные покойники этого дня тоже не могли быть дядей Колей. От души отлегло - теперь они имели в запасе целую неделю до следующего четверга. Чекисты снова занялись многостраничными списками мужчин и женщин старше среднего возраста. Кроме того были подготовлены списки всех Николаев, воевавших в рядах 25-й стрелковой, списки людей, которые обращались за медицинской помощью в связи с предметом, расположенным выше плеч. Отдельные списки были составлены на тех, кто оказался в Уфе ненадолго в середине июля и начале октября. Всего людей, которые попали сразу в два или три таких перечня, набралось несколько сотен. Оперативные группы просматривали личные дела, сверяли их почерк, а также почерки близких с письмами дяди Коли. Отдельно выявляли по архивам НКВД и наркомздрава чудаков, которые пытались пророчествовать. При этом осотовцы хорошо понимали, что все такие списки, составленные второпях, далеко не полны, то есть имени разыскиваемого в этих бумагах может и не оказаться. Днем принесли очередную кипу папок с делами оперативного учета - не меньше полусотни фигурантов, в чьих бумагах обнаружены странные обстоятельства, делающие желательной личную встречу. Похлопав ладонью внушительную стопку картона и бумаги, Дастуриев осведомился: - В каком порядке будем заниматься этими субъектами - по ранжиру или по алфавиту? - Никакой разницы,- уныло откликнулся Кольцов.- Хоть наугад вытаскивайте. От усталости у Садкова дрожали руки, но старый контрразведчик нашел силы пошутить. Разбирайте дела в любом порядке, сказал он, но интересующее нас все равно вылезет последним. Посмеиваясь, они разъехались по городу. Каждый осотовец возглавлял опергруппу, составленную из работников местного органа НКВД и чекистов, прибывших на усиление из соседних областей. До обеда Антон Петрович познакомился с очередной командой шизофреников, обладателей ушибленных и проломленных черепов, ветеранов гражданской войны, а также прочих случайных людей, которые хоть каким-то признаком напоминали эфемерный образ дяди Коли. В разгар этой работы, по пути к очередному подозреваемому, Садков задремал в машине. Сквозь дрему его осенило, что они, возможно, ищут вовсе не там. Вполне могло случиться, что дядя Коля, впервые услышав голоса из будущего, на радостях поделился своим знанием с окружающими, а те благоразумно упрятали его в соответствующее заведение. Возможно, старик до сих пор лечится в психбольнице, а родичи его живут в деревне и приезжают навестить дядю Колю не чаще, чем раз в месяц. Именно в эти дни ясновидящий передает им письма и получает свежие газеты. Антон Петрович заторопился в областное управление - поделиться догадкой. С Дастуриевым они столкнулись прямо у входа, и здесь же Садков торопливым шепотом изложил свои соображения. Немного подумав, майор согласился, что идея кажется дельной. Поднимаясь в секретно-политический отдел, контрразведчики продолжали обсуждать это предложение. Наверху их ждало разочарование. Через неплотно прикрытую дверь доносился знакомый голос, и Антон Петрович понял, что хитроумная дастуриевская задумка обмануть судьбу не увенчалась успехом. Войдя в кабинет, они увидели Гладышеву, которая привычно распекала потупившегося Воронина. - Кажется, вам было сказано сидеть в Москве,- зарычал рассвирепевший начальник отделения. В ответ она гордо заявила: дескать, выехала по приказу товарища Меркулова. Начальник главка, сказала Вера, потребовал бросить на это дело весь личный состав. Дастуриев хотел высказаться, но сдержался и только беспомощно махнул рукой. Было уже поздно что-либо менять, ведь очередное пророчество дяди Коли все равно сбылось. Майор просто приказал Гладышевой заняться психиатрическими лечебницами, а Садкову и Воронину разрешил отдохнуть до вечера. - Вы тоже третьи сутки на ногах,- напомнил Егор. - Мне отдых не положен,- буркнул Дастуриев.- Поторопитесь. Через четыре часа я вас разбужу. Антон Петрович прилег на диване в соседней комнате. Несмотря на сильнейшую усталость, засыпал он тяжело и долго ворочался, продолжая думать о висевшем на них задании. Садкову показалось, что он понимает, почему Дастуриев работает с таким отчаянным неистовством. Разгадка, наверное, была не только в том, что майор не хотел провалить свое первое дело в качестве руководителя ОСОТ. Много десятилетий назад молодой военный моряк Садков свалился от тропической болезни в далекой азиатской стране. Антон Петрович на всю жизнь запомнил тягостное чувство, поражавшее человека, который оказался один в окружении чужих людей, чужих лиц, чужой речи. Он владел несколькими языками, так что без труда мог разговаривать с персоналом и многими пациентами, да и отношение к нему было вполне благожелательное. И тем не менее Садков очень болезненно переносил вынужденное одиночество на чужбине. Когда в лечебницу заглянул украинец, ходивший кочегаром на канадском пароходе, для Антона Петровича этот малограмотный придурковатый матрос стал чуть ли не символом родной земли. Кадаги, который оставался в душе шаманом с диких гор, должен был так же ощущать одиночество среди обычных людей. Пусть давняя история лишила его астрального дара, но все-таки Дастуриев был феноменом и остро нуждался в обществе себе подобных. Он просто не мог не испытывать родственных чувств к старому прорицателю. Наверняка майор надеялся, что сумеет защитить ясновидящего, и дядя Коля проживет еще достаточно долго... Садкова разбудил не Дастуриев, а внутреннее чувство, работавшее не хуже будильника. Часы показывали двадцать минут шестого. Воронин, лежавший на диване возле противоположной стены, тоже не спал, энергично шевеля губами и глядя в потолок. - Песни поешь? - усмехнулся старик.- Можно громче, я уже проснулся. - При чем тут песни...- Егор рывком сел и принялся натягивать сапоги.Антон Петрович, у меня появилась странная мысль. Ведь завтрашняя газета будет набрана уже сегодня вечером, правильно? - Безусловно...- Садков понял, что имеет в виду коллега.- Если не случится ничего неожиданного, вроде постановления правительства, которое нужно срочно разместить на первой полосе. Ты прав, часам к десяти вечера макет газеты должен быть готов и отправлен в типографию. - Значит, если мы заявимся в редакцию перед самым выпуском, то увидим завтрашние некрологи, но случится это в четверг, как и сказано в последнем письме. - Пошли к майору,- вздохнул Антон Петрович.
