Ознакомительная версия.
Машина идет по шоссе со скоростью около двухсот километров в час. Несомненно, она способна на большее, но это тоже неплохо. Клара прикорнула, опустив голову на мое плечо. Мы сидим на заднем сидении; передо мною прекрасный обзор, который ничто не загораживает. Мягко шипят шины, лучи фар выхватывают из тьмы флуоресцирующие придорожные столбики, низкие кусты по бокам шоссе отбрасывают смоляные черные тени. Такси разгоняется до двухсот тринадцати и стрелка спидометра замирает. Дорога убаюкивает, я тоже начинаю клевать носом. Чтобы не заснуть, набираю код на спинке сиденья и уже через пять секунд получаю чашечку отличного и очень горячего черного кофе. Включается негромкая музыка, фортепиано, Мусоргский, «картинки с выставки». Совершенно потусторонняя музыка, чуждая современному человеку. Современные люди так не мыслят и так не чувствуют – слишком многое изменилось, изменилось благодаря вам, господин компьютер. Не понимаю, почему ты выбрал именно это из своей фонотеки. Это ведь не музыка, а всего лишь память то том, какими мы были. Тень от тени. Сон во сне. А кофе именно такой, какой я люблю.
Машина идет так плавно, что поверхность жидкости в чашке абсолютно плоская – как условная математическая поверхность. Давно прошли те времена, когда на Руси были две беды: дураки и дороги, остались только дураки, да и те постепенно выводятся. Страна уже не та, что раньше, даже не та, о которой говорил мой дед, в ней не осталось сказки, дураки может быть и есть пока, но дурней уже нет. Есть коттеджи, но нет избушек, есть дороги, но нет тропинок, есть фокусники, но нет чудес. О, где же ты, дымок спаленной жнивы, и где в степи ночующий обоз? Где страна березового ситца, по которой тянет шляться босиком?
Где-то далеко впереди появляется громадный купол пересадочной станции: махина высотою метров в триста. Ее освещает разноцветное сияние прожекторов; лучи отражаются, переплетаются и уходят в черноту неба, делая станцию похожей на диковинный цветок, лежащий на черном бархате. Туда мы и направляемся, для начала.
Музыка тихнет и ее сменяет мягкий мелодичный голос.
– Здравствуй, единоборец. Узнаешь меня?
– Пока нет. Фемида?
– Как ты догадался?
– Слишком давно не показывалась. А я думаю, что у тебя есть ко мне дело. Я прав?
– Я хочу попросить тебя о чем-то.
– Проси.
– Теперь, когда дело провалено, осталось всего лишь одно, что ты можешь сделать. Поэтому ты до сих пор и жив. Ты должен сделать это.
– Что я за это получу? – спрашиваю я.
– А что ты хочешь?
– Например, жизнь.
– Жизнь я тебе дать не могу. Да ты и не поверишь, если я тебе пообещаю.
– Тогда дай нам время. Пять лет.
– Год, – отвечает она.
– Три.
– Хорошо, три, – соглашается Фемида. – Я обещаю, что не буду трогать вас ровно три года с той минуты, как ты выполнишь мою просьбу.
– Если я смогу выполнить ее. Каковы мои шансы?
– Неизвестно.
– Неизвестно даже тебе? – удивляюсь я. – Ты же знаешь все на этой планете, а то, что не знаешь, можешь точно вычислить наперед.
– Это вычисление выше моих сил. В тот момент, когда вы спускались под землю, чтобы найти невидимок, ваши шансы были шестьдесят четыре процента. Когда вы вернулись с пустыми руками, шансы еще оставались – шестнадцать процентов. Когда я тебя обезоружила, они выросли до двадцати одного. Но потом мои противники победили: они убили Клару, а тебя послали с ее двойником. С этого момента все было провалено. Я проиграла эту схватку. Но есть еще и второй бой, который я могу выиграть с твоей помощью. Но здесь я даже примерно не могу оценить вероятность победы.
– Код? – спрашиваю я.
Она называет мне код. В принципе, это все, что я от нее хотел. Ничего нового она мне не сообщила.
– Итак, мы договорились? – спрашивает она.
– Хватит болтать, мы уже подъезжаем.
– Веди себя хорошо, мальчик, и получишь свою конфетку, – предупреждает она напоследок.
Голос исчезает, и его снова сменяет музыка. Колоссальное вращающееся полушарие пересадочной станции уже совсем близко. Я тихонько бужу Клару, она открывает глаза.
– Я так устала, – говорит она. – Ты с кем-то говорил, или мне это снилось?
– Тебе снилось. С кем я могу говорить? Сейчас мы поднимемся на скоростную дорогу. Пристегни ремень.
Она послушно пристегивается. Шоссе ныряет вниз, в тоннель, и через минуту мы оказываемся внутри исполинского шара. Это пересадочная станция.
Скоростная дорога, куда мы собираемся попасть, представляет собой широкую изогнутою полосу, которая движется без остановок и почти без поворотов. Ее скорость триста двадцать километров в час. Эта скорость никогда не меняется. Плюс двести тринадцать наших километров, итого получается больше пятисот. Когда-то с такой скоростью летали самолеты. Для наземного транспорта это достаточно хорошо: скоростными дорогами обычно пользуются для поездок на одну или две тысячи километров, например, ездят на морские курорты. За день можно съездить в оба конца. А для более дальних поездок есть космический челнок и даже гиперпространственный тоннель, который, впрочем, немыслимо дорог. Множество скоростных дорог соединяют между собой все крупные города; четырнадцать таких дорог рассекают на секторы огромную территорию столицы, но километрах в пятидесяти от центра уходят под землю. Одна из пересадочных станций видна прямо из окон моего дома. Это вращающийся шар, скользя по внутренней поверхности которого, машина плавно набирает скорость, а затем выходит на полотно движущейся трассы.
Наша машина попадает на входную платформу и останавливается. Ее колеса плотно фиксированы. Платформа начинает медленно скользить от центра вращения к периметру шара, при этом скорость увеличивается, и нас заметно прижимает к креслам. Полуторная перегрузка. Внутренность шара выглядит довольно странно, но просто потому, что глаза привыкли к плоскостным перспективам. Несколько машин кажутся висящими прямо на потолке, в трехстах метрах над нами. Они въехали в станцию почти одновременно с нами, но оказались на противоположной стороне шара. Темно-зеленый голландский «Дафик» и гоночная модификация «Москвича». Москвич ярко-голубой с блестящими красными наклейками, выглядит как попугай. Наша платформа плавно подъезжает к периметру, и мы попадаем в короткий тоннель. Вот и все: мы на дороге. Движущаяся полоса километровой ширины висит в нескольких метрах над землей. Здесь сто двадцать полос движения. Совершенно незаметно, что дорога движется со скоростью, немыслимой для наземного транспорта еще каких-нибудь сто лет назад: воздух над нами тоже движется, причем так, что не ощущается никакого ветра. А на центральных, самых скоростных полосах, созданы дополнительные потоки попутного ветра. Изогнутые борта дороги не позволяют видеть окружающий пейзаж; зато редкие облака, подсвеченные лунным сиянием, улетают назад так быстро, как будто их втягивает гигантский космический пылесос. Такси выезжает на одну из боковых полос, на тринадцатую, и набирает скорость.
Две машины сразу же пристраиваются сзади. Это все те же «Даф» и «Москвич». Я съезжаю на двенадцатую полосу, и они повторяют маневр. К сожалению, эти машины гораздо быстроходнее нас.
– Что ты делаешь? – спрашивает Клара.
– Посмотри в зеркальце.
– Ты думаешь, что они за нами?
– А за кем же еще?
– Ты хочешь оторваться?
– Не хочу.
Я притормаживаю, и преследователи замедляются тоже. Еще минуту они ползут, как улитки, позади нас, затем разгоняются, обходят нас и исчезают впереди, в желтом мареве ближайшего медленного поворота. Когда мы въезжаем на поворот, их уже нет. Здесь полоса дороги сильно наклонена, для того, чтобы скомпенсировать центробежную силу; я вижу ярко освещенный пейзаж у дороги: небольшой разноцветный городок, который кажется скорее декоративным, чем настоящим. Я даже слышу музыку. Городок живет своей яркой ночной жизнью, отделенный от дороги полосой песчаных дюн. Песчаные дюны всегда вырастают по бокам скоростных трасс – их наносит ветер, постоянно дующий вдоль полотна дороги.
– Почему они уехали? – спрашивает Клара.
– Они будут ждать нас впереди. Мы ведь не можем свернуть с дороги. Мы выходим на конечной, под Симферополем. Там нас и встретят.
– А если мы выйдем раньше?
– Я думаю, что нас будут ждать и там. Не имеет смысла выходить раньше. Это добавляет нам лишние четыреста километров пути. Мы выйдем на конечной.
За ночь преследователи появляются еще дважды, каждый раз это новые машины, но ведут себя они одинаково. До конечной мы добираемся довольно спокойно, выезжаем на станцию пересадки, а оттуда – на обычное шоссе, ведущее в сторону моря. Пока нас не трогают, видимо, выжидают удобный момент. Вскоре появляются первые горы, невысокие, но величественные на фоне неба, которое едва-едва начинает светлеть. Шоссе практически пусто; когда я вижу пикет дорожной полиции, перекрывший путь, то понимаю, что эти люди ждут именно нас. Точнее говоря, эти люди не знают, что именно они ждут. Что бы им ни сказали, это будет неправдой. В этой партии люди даже не пешки – они пешки в игре пешек. Все мало-мальски важное решают машины.
Ознакомительная версия.
