– Ты хороший человек. Ты милая женщина. У тебя все впереди, все еще сложится.
– Сложится… Не складывается, Костя! Почему ты не любишь меня?! Ведь был момент, был!..
– Это нам только показалось, Рашуля. Я любил… да и сейчас люблю другую. Мы расстались, но я еще не пережил это чувство. Я малодушно попытался забыть о нем. Даже согласился на ментокоррекцию. Но память бунтовала.
– Так вот почему ты шарахался от меня в ресторане…
– Да, был момент, когда моя память обессилела и совсем уж было смирилась. А тебе почудилось, что я начинаю влюбляться. И мне тоже… Но через какое-то время я вспомнил все, что хотел забыть. Это безнадежно. Я не могу любить тебя сейчас, Рашуля.
– Сейчас! – повторила она возмущенно. – Я ждала долго! Уж не думаешь ли ты, что я стану дожидаться еще хотя бы час, пока ты излечишься от своих сердечных неудач окончательно?!
– Не думаю. Я и не хочу, чтобы ты меня ждала. С какой стати? Ты же красавица, умница, от тебя все должны сходить с ума… – он вдруг вспомнил, как этими же словами совсем недавно утешала его Юлия, и, нахмурившись, умолк.
– Какое мне дело до всех! – по щекам Рашиды бежали злые слезы. – Мне нужен один и не когда-то, а сейчас. Ты мне нужен, Кратов!
– Рашуля, – сказал он с досадой. – Не хватало, чтобы ты лила из-за меня слезы. Как ты не поймешь… Мы с тобой разные. Ты прикована к Земле, а я улечу в Галактику. Мне нечего делать на этой планете подолгу. Мне здесь уныло и тесно. Я весь – там! Неужели ты надеешься, что я способен заточить себя на Земле даже ради тебя?
– Но разве я не стою этой твоей Галактики? – Рашида гордо встряхнула головой. – Некоторые полагают иначе.
– Они правы… по-своему.
– Кратов! – Рашида схватила его за руку, приникла к нему, зашептала лихорадочно: – Не делай глупостей! Не бросай меня, ведь не только ты мне нужен, но и я нужна тебе, просто ты еще не понял… Я погибну без тебя, я хочу быть твоей, я хочу только тебя, возьми меня, Кратов!
– Ты прилетела зря! – сквозь зубы сказал он и встал.
Рашида продолжала сидеть, и ее синие глаза светились на темном лице, как колдовские огни.
– Хорошо, звездоход, – сказала она яростно. – Я тебя отпускаю. Но ты будешь проклят! Никто никогда не полюбит тебя так, как я. Ты будешь вечно одинок. Твой удел – скитаться и не находить своего дома. Я зачаровываю тебя, звездоход. Придет время, и ты станешь искать любви, но не найдешь и ее. Во всех женщинах ты будешь видеть меня. Меня, а не ту, что была до меня! Никогда ты не встретишь никого лучше меня. И ты вспомнишь обо мне и бросишься искать меня. И даже найдешь, – Рашида опустила голову, сияние глаз померкло. – Но это буду не я.
Костя попятился. Повернулся и быстрым шагом, чуть ли не бегом пустился прочь.
– Ты машина! – неслось ему вдогонку. – Машина, а не человек!..
13.«Машина… машина, а не человек…»
Аллеи пальмового парка были пустынны, веселье полыхало где-то в стороне, сюда же не доносилось ни звука. Костя давно уже бежал и никак не мог выбежать на ту единственную тропинку, что вела его к дому, к людям.
Кажется, он заблудился.
«Машина!.. Со стертыми нейронными программами стыда и совести… не ведает добра и зла…»
Он зацепился ногой за торчавшее из земли корневище и упал, в кровь разодрав колени. Застонал – не от боли, скорее от злости.
«Она говорила со мной, а я ничего не испытывал, кроме усталости и раздражения. Мне было безразлично, я хотел одного: чтобы она ушла. Слабые чувства, поверхностные… Неужели во мне все стерто? Сначала Харон, затем – голубой гроб… Они погубили меня, гады, во мне одна пустота!..»
Костя сел, привалился спиной к шершавому стволу. «Попадись мне сейчас кто-то из них… Стеллан или Пазур… убил бы. Как же я теперь?..» Ему хотелось плакать от бессилия.
Перед самым лицом на запястье тускло мерцал ободок видеобраслета.
«Машина… Машина? Все стерто? Все?! Сейчас узнаем».
Он запретил себе делать это. Запретил раз и навсегда, едва только ступил на Землю. Но настало время преступать запреты.
Легко, привычно, почти не глядя он набрал заветный код. Крохотный экран засветился.
Теплое облако золотых волос. Чуть припухшие со сна сердитые глаза. Знакомый, отзывающийся в самом сердце, бесконечно любимый голос.
– Кто это? Ничего не видно… Я уже сплю. Если не срочно, позвони, пожалуйста, утром, договорились?
Видение счастья пропало.
Кратов сидел в темноте, обхватив голову руками, и мерно раскачивался из стороны в сторону. Пытался убаюкать свою боль.
Все возвратилось на круги своя. Ничего не было забыто.
«Я человек… человек…»
Едва отойдя от стоянки гравитров, они увидели первый указатель.
– А ты боялась, что не найдем, – сказал Кратов.
Указатель гласил: «Единственный в Галактике музей оружия! Непременно посетите, не пожалеете», а стрелочка предлагала следовать в глубину березовой рощи. На верхушке штока дремала ворона.
– Я не хочу в музей оружия, – сказала Марси.
– Почему? – спросил Кратов рассеянно.
– Я боюсь.
– Глупости, – сказал он уверенно.
– Призывы эти дурацкие, – ворчала Марси. – Разве можно в таком легкомысленном тоне приобщать к нашей страшненькой истории?
– Выходит, можно. Слава богу, обошлось без пиктограмм, в доступной форме воспроизводящих наиболее ударные эпизоды мировых войн. Наподобие тех, что мы с тобой видели перед музеем кулинарии, помнишь?
Марси фыркнула.
– И мне интересно, – продолжал Кратов. – Наша грешная цивилизация имеет такую бурную историю, что этим невольно хочется гордиться. Редко в каком уголке вселенной воевали так много, охотно и умело, как у нас. Для ксеносоциологов эти музеи – настоящая Мекка. И для тех, кто безутешно скорбит о прошлом и бубнит о каком-то особом предназначении человечества.
– А что, он действительно единственный в Галактике? – усомнилась Марси.
– Я бывал по меньшей мере в пяти музеях оружия. Да что говорить, когда только в Москве есть музей революции и музей войны…
– И все же неспроста ты меня сюда тащишь, – сказала Марси. – Ты ничего и никогда не делаешь попусту. Сознайся: ты и на Земле работаешь ксенологом? У тебя какое-то спецзадание?
– Конечно! – Кратов смущенно засмеялся. – И оно тебе известно. Я назначен лейб-мемуарщиком при Совете тектонов. Но музей оружия здесь ни при чем.
Над ними нависало циклопическое мрачное сооружение из серых бетонных глыб, даже на расстоянии казавшихся шершавыми. На стыках между ними виднелись узкие щели-бойницы. Площадь перед музеем была вымощена брусчаткой.
«Очень мне это знакомо, – подумал Кратов, сбавляя шаг. У него даже мурашки пробежали по коже от этого воспоминания, и сразу захотелось обратно. – Десять с лишним лет назад я стоял на пороге точно такого же здания. В скафандре высшей защиты и с фогратором наперевес. Все происходило на сумасшедшей планете Уэркаф, а здание я сам впоследствии назвал «дольменом». И с этого «дольмена» начался мой первый контакт, на который я пошел по собственной воле».
