У марсиан имелось то, что можно было бы назвать слуховым органом, в виде одной круглой барабанной перепонки, находящейся на задней стороне их туловища – головы. Глаза их имели то же строение, что наши, с той только разницей, по утверждению Филипса, что синий и фиолетовый цвета им казались черными.
Высказывалось предположение, что марсиане сообщались друг с другом посредством определенных звуков и движений щупальцев. Это говорилось между прочим в одной талантливо, но несколько поверхностно составленной статье, на которую я уже ссылался и которая до сих пор была главным источником сведений о марсианах. Автор ее, несомненно, не видел марсиан. Из всех, оставшихся в живых, никто не видел их так близко и не наблюдал их так подолгу, как я. Я отнюдь не ставлю себе в заслугу того, что было лишь счастливой случайностью, а просто констатирую факт.
Я имел возможность наблюдать их целыми часами, видел, как они вчетвером, впятером, а раз даже вшестером исполняли самые сложные, самые трудные работы, не обменявшись ни единым звуком, ни единым жестом. Их своеобразное завывание всегда предшествовало процессу питания. В нем не было никаких модуляций, и оно не имело значения сигнала. Это было просто выдыхание воздуха, так сказать – подготовительная операция, облегчающая всасывание крови в приемный канал. Я имею некоторые притязания на хотя бы элементарные познания о психологии и я твердо убежден, как только можно быть убежденным в чем-нибудь, что марсиане обменивались друг с другом мыслями без помощи каких-либо звуков и жестов. Я убедился в этом, несмотря на мои предвзятые идеи, так как до нашествия марсиан – как это, может быть, припомнят читатели, которым случалось просматривать мои статьи, – я писал, и даже очень горячо, против телепатической теории.
Марсиане не носили одежды. Их понятия об украшениях и приличии, что неудивительно, совершенно расходились с нашими. И не только они были менее чувствительны к переменам температуры, но даже изменение атмосферного давления не отражалось сколько-нибудь серьезно на состоянии их здоровья. Но хотя марсиане и не носили одежды, зато во всем другом, где можно было искусственно пополнить свои физические ресурсы, они далеко превзошли людей. Мы, с нашими велосипедами, коньками, с нашими летательными аппаратами Лилиенталя, пушками, ружьями и так далее, только начинаем ту эволюцию, которую марсиане уже проделали. Они представляли собою один сплошной мозг, облеченный в различные тела, соответствующие их потребностям, совершенно так, как человек надевает платье, садится на велосипед, когда он спешит, или берет зонтик, когда идет дождь.
Во всех механических приспособлениях марсиан поражала одна интересная особенность. В них совершенно отсутствовало то, что составляет главную часть почти всех механизмов, изобретенных людьми, – отсутствовало колесо. В вещах, занесенных ими на Землю, не было даже намека на применение принципа колеса. А ведь, казалось, оно должно было бы применяться, хотя бы для целей передвижения!
По этому поводу любопытно отметить тот факт, что и на Земле мы нигде не встречаем в природе идеи колеса. Природа предпочитает достигать движения другими способами. Быть может, принцип колеса был неизвестен марсианам, что, впрочем, маловероятно, но, во всяком случае, они воздерживались от его применения. Их механические аппараты поражают почти полным отсутствием даже неподвижных или относительно неподвижных осей, ограничивающих круговое движение одною плоскостью. Почти все соединения в их машинах представляли сложную систему скользящих частей, двигающихся по маленьким, великолепно отполированных подшипникам. Перечисляя все эти подробности, я хочу упомянуть еще об одной: длинные рычаги их машин в большинстве случаев приводились в движение системой металлических дисков в эластичном футляре, представляющей остроумное подражание системе живых мышц. Когда чрез эти диски пропускался электрический ток, они поляризировались и взаимно притягивались со значительной силой. Этим способом и достигалось то сходство с движениями живого существа, которое так поражало и пугало всех, видевших марсиан в действии.
Особенным обилием искусственных мышц отличалась та крабообразная машина, которая работала по разгрузке цилиндра, как раз в тот момент, когда я в первый раз заглянул в трещину в стене. Эта машина несравненно больше походила на живое существо, чем сами марсиане, которые, лежа в лучах заходящего солнца, задыхались, еле шевеля своими ослабевшими щупальцами, после своего долгого путешествия в мировом пространстве.
В то время как я наблюдал в трещину их вялые движения, отмечая каждую интересную для меня подробность, викарий напомнил мне о своем присутствии, дернув меня за руку. Я оглянулся и увидел его сердитое лицо и красноречиво сжатые губы. Ему тоже хотелось посмотреть, а так как щель была маленькая, то смотреть в нее можно было только одному. Я уступил ему свое место. Свои наблюдения мне пришлось отложить на некоторое время и ждать, пока он воспользуется своим правом.
Когда я снова занял место у трещины, «рабочий-машина» уже сложил отдельные части, вынутые из цилиндра, в аппарат, представлявший несомненное подобие его самого. А немного ниже, левее, я увидел небольшую машину для копания земли. Она выбрасывала кверху столбы зеленого пара и, быстро двигаясь вокруг ямы, методично и планомерно расширяла ее, складывая вырытую землю по ее краям. Эта-то машина и производила тот непрерывный грохот вперемежку с ритмическими ударами, от которых сотрясалось наше убежище. Во время работы машина непрерывно гудела и свистела. Насколько я мог заметить, в ней не было марсианина, и машина работала самостоятельно.
III. Дни плена
Появление второй боевой машины заставило нас бросить наш наблюдательный пост и спрятаться в умывальную комнату, так как мы боялись, что марсианин со своего возвышения увидит нас в нашей засаде. Однако спустя некоторое время наш страх прошел, и мы сообразили, что в ослепительном блеске солнца наше окошко должно было казаться снаружи темным пятном. Но вначале нам достаточно было увидеть машину марсиан, как мы с бьющимся сердцем бросались назад в умывальную комнату.
Все же, несмотря на все опасности, угрожавшие нам, мы не могли противиться искушению посмотреть в трещину. И теперь, вспоминая те дни, я удивляюсь, как могли мы, несмотря на весь ужас нашего положения, – смерти от голода, с одной стороны, и мучительной смерти – с другой, ради печальной привилегии смотреть, наперегонки бежать через кухню, толкаясь кулаками в то время, когда нам грозила опасность быть открытыми.
