— В Москву, в Москву! — смеясь, передразнила она в очередной раз проплывавшую перед ней Гаврилину.
Слова ее прозвучали негромко на фоне шума, наполнявшего зал и сцену, но все вдруг разом стихли и остановились, внимательно глядя на Алину. Она снова почувствовала страх, ей вдруг показалось, что все эти обезумевшие люди сейчас набросятся на нее или, опомнившись, потребуют, чтобы она прекратила свои штучки. Но пауза продлилась секунды три, потом кто-то негромко подхватил: «В Москву, в Москву!» — и тут же новое безумие охватило всех без исключения, даже дремавшие дотоле старушки повскакивали со своих мест и присоединились к общему хору, скандировавшему знаменитую чеховскую фразу. Батанов свалился с ограждения ложи, поднялся, отряхнулся, поправил галстук и решил взять на себя функции дирижера. Под его руководством нестройный хор голосов быстро сделался слаженным. И вскоре все, кроме Алины, дружно и в унисон, притопывая ногами, весело повторяли все ту же фразу: «В Москву, в Москву!» А спустя еще полминуты Батанов, продолжая дирижировать, решительно направился к выходу. Остальные, выстраиваясь парами, промаршировали за ним. Зал опустел, Алина осталась одна. Наваждение прошло, ноги у нее подкосились, и она опустилась на край сцены.
Тем временем процессия вышла в фойе. Завидев Батанова, вахтер поспешил открыть двери, но, к его ужасу, вслед за директором театра из зала почти строевым шагом выходили все зрители. Пройдя мимо изумленного старика, колонна вышла на улицу. Впрочем, вахтер не замедлил к ней присоединиться, поскольку вместе со всеми шел весь вспомогательный персонал театра.
Станцию отделял от города небольшой лесок, через который были протоптаны многочисленные тропинки. Самую широкую из них посыпали гравием, но не заасфальтировали — денег не хватило. Город стоял на отшибе от основной магистрали, и поезда ходили редко, а последний поезд на Москву уходил в девятом часу вечера. До его отправления оставалось пять минут, и помощник машиниста вышел на платформу и прохаживался вдоль первого вагона, приютившего десятка полтора пассажиров. Остальные вагоны были практически пустыми, не считая нескольких пьяниц и бомжей.
Одним из пассажиров был Клевцов — вернее, должен был быть, поскольку, собравшись уехать домой в Москву на выходные, он заколебался, встретив по пути на станцию Сергунина. Тот сообщил ему, что только что на свалке неподалеку от города найдено четыре трупа, причем сержант патрульной машины, выехавший на место находки, сообщил, что трое из пострадавших, похоже, стали жертвами электрического разряда. И именно это предварительное заключение заставило встревожиться опытного следователя. Сергунин как раз садился в машину, собираясь на место происшествия, и, увидев Клевцова, сообщил ему о случившемся. И вот теперь, сидя в вагоне, Клевцов все больше утверждался в мысли, что уезжать сейчас нельзя, не время, хотя он уже предупредил жену, что приедет на день-другой. Взглянув на часы в последний раз, Клевцов решительно вышел из вагона и направился по освещенной тропе к городу.
Он прошагал метров сто до поворота, когда услышал шум. К изумлению своему, он увидел большую толпу празднично одетых людей. Они двигались ему навстречу, скандируя что-то непонятное. Клевцов подумал было, что это молодежь возвращается с дискотеки, но в толпе были люди самого разного возраста. Свадьба? День рождения? Но не на сотню же человек — а людей было не меньше ста.
Клевцов сошел с тропинки на траву, толпа прошествовала мимо него, и он теперь разобрал слова, которые хором выкрикивали люди: «В Москву! В Москву!» Самое странное, что они не были похожи на пьяных, скорее напоминали процессию религиозных фанатиков. Впрочем, вдруг подумал Клевцов, что за дурацкая привычка все анализировать, рассуждать, препарировать? Людям весело, хорошо, они едут в столицу, а я как последний дурак собираюсь вернуться в скучную провинциальную гостиницу. Зачем же упускать прекрасные минуты — их и так мало в жизни. И Клевцов бодрым шагом устремился за толпой.
Помощник машиниста ворвался в кабину.
— Петрович! — крикнул он. — Там целая шобла на нас идет.
Машинист выглянул на платформу, увидел приближавшуюся по тропе колонну. Реакция его сопровождалась нецензурной репликой.
— Со свадьбы, что ли? — недоуменно сказал он после первой и самой эмоциональной тирады.
— Ни хрена себе свадьба! — отозвался помощник. — Может, двери закрыть да и дунуть отсюда? Черт их знает, что у них на уме.
— Еще две минуты, — сказал дисциплинированный Петрович. — Лучше не закрывать, а то начнут ломиться. Что они кричат-то?
— «В Москву», — кричат, — сказал помощник.
— Ну ладно, хорошо, что не Зимний брать, — хмыкнул машинист. — В Москву так в Москву, мы туда и едем.
Толпа решительно заполнила общий вагон, вызвав испуг у редких пассажиров и полное недоумение у проснувшихся алкашей.
— Трогаем, — сказал машинист, убедившись, что платформа опустела и странные люди действительно намерены ехать в столицу.
* * *
Непрерывно оглядываясь на догоравший «ауди», Эдик выбрался на дорогу. Впереди затявкали, и он увидел трех бродячих собак, тощих и облезлых. Прижимаясь к обочине и с опаской глядя на человека, они проскользнули мимо него, и тут Эдику пришла в голову мысль поэкспериментировать немедленно, ему не терпелось узнать, сможет ли он, будучи в более спокойном состоянии, заставить эфэлов действовать. Сосредоточившись, он с удивлением убедился, что туманная картинка в мозгу сменилась более ясной и действительно весьма напоминавшей компьютерную — четко различимые кнопки с надписями, — с той лишь оговоркой, что он видел их не глазами, а каким-то внутренним зрением. Попытавшись себе представить собаку, он убедился, что зрительный образ сохраняется необычайно четко и ярко, когда он закрывает глаза. Похоже, что вся эта программа, да и он сам, очень быстро совершенствуются по ходу дела, подумал Эдик. Он отогнал неприятную мысль о том, что из человека превратился в некоего киборга.
Плевать, подумал Эдик, если я сохранил все человеческие чувства Действительно, в этом плане изменений не наблюдалось.
«Режим уничтожения» — выбрал он, криво усмехнувшись. В конце концов, большинство своих опытов люди делали на животных, ничего не поделаешь, пусть пострадают ради истины. Он выбрал самую жалкую и больную на вид собаку, успокоив себя тем, что для такой смерть станет избавлением. Появившийся эфэл точно и быстро выполнил задачу. Две другие собаки с визгом метнулись в стороны, а больная собака упала, подергивая ногами. Шерсть на ее боку чуть задымилась.
