Глядя на праздную, веселую толпу, Гилгорич тепло улыбнулся: скоро он станет одним из них.
Жил он в подвальном этаже дома на авеню Си. Спустившись к себе, Гилгорич подождал, пока глаза привыкнут к полумраку. Потом окинул взглядом свой верстак и токарный станок, мойку с трещиной и старенький унитаз, грязный матрац, на котором он спал, и армейскую койку соседа.
Денке, как обычно, занял единственный стул. Он сидел у планшета, опустив голову на руки. На земляном полу валялась логарифмическая линейка; перед Денке, придавленная ботинком, лежала стопка педантично выполненных чертежей.
– Сегодня великий день, Ричард, – провозгласил Гилгорич. – Я все им высказал.
– Высказал? – глухо переспросил Денке.
– Ну да, – ответил Гилгорич, присаживаясь на койку. – Я ушел с работы. А ты? Ты ведь закончил чертежи?
– О, еще как, – ответил сосед. Высокий, болезненно бледный, он был на несколько лет младше Гилгорича. Толстые стекла очков делали его похожим на унылого филина.
– Тогда что грустишь? Скоро заживем по-человечески! Ты сделал чертежи, а я построю машину. Как и договаривались.
Денке устало потер лоб.
– В чем дело? – спросил Гилгорич. – Машина ведь заработает, я прав?
– О, еще как, – печально сказал Денке.
– Тогда что случилось, Ричард? Радоваться надо! Я знаю, было нелегко: шесть лет ты сидел в этой каморке, согнувшись над планшетом, пока я зарабатывал нам на жизнь. Но ведь мы знали с самого начала, что будет тяжело. Помнишь, как мы познакомились в баре «У Йоханнсена»? Пьяный, ты что-то лопотал о машине желаний. Все решили, будто ты псих, Ричард, зато я сразу понял, что ты гений.
– Никакая это не машина желаний! – взорвался Денке.
– Знаю-знаю. Как ты там говоришь?.. Преобразователь массы, механическое средство произвольного изменения атомно-молекулярной структуры базовой материи, выделенной из свободной энергии… – Гилгорич рассмеялся. – Я ничего не напутал? Пойми, Ричард, я не мастак говорить умные слова. Для меня машина, которая дает все, что захочешь, – это просто машина желаний.
– Рановато ты уволился, – сказал Денке.
Гилгорич удивленно уставился на соседа.
– Ты ведь обещал закончить чертежи! Я думал сегодня же начать собирать машину!
– Это я рассчитывал закончить сегодня. Я, правда, надеялся успеть, и, в принципе, чертежи готовы, но… в базовой структуре машины обнаружился изъян. Я мог бы объяснить на языке математики…
– Я все равно не пойму, – перебил его Гилгорич. – Скажи одно: ты закончил чертить?
– Закончил, но собирать машину рано. Я должен исключить один фактор.
– Так машина заработает или нет?
– Думаю, заработает. Но рисковать нельзя. Нужно еще пару месяцев…
– Еще пару месяцев? – тихо переспросил Гилгорич. – Еще пару месяцев! Ричард, я шесть лет помогал тебе, обходился без курева, забыл, как выглядит женщина… И вот ты говоришь, что нужно погодить еще пару месяцев! Знаешь, если машина худо-бедно заработает, я буду вполне доволен. В общем, я начну собирать ее прямо сейчас.
– Не начнешь, – возразил Денке. – Машину нельзя запускать, пока я не исключу все теоретические изъяны.
Гилгорич отошел к верстаку, постоял перед ним и снова вернулся к Денке.
– Ричард, как же так? Если чертежи готовы и машина будет работать…
– Нет! – отчаянно взвыл Денке. – Клянусь, я лучше уничтожу чертежи! Все должно быть абсолютно правильно, идеально!
Плотницким молотком, прихваченным с верстака, Гилгорич ударил его в висок. Не издав ни звука, Денке рухнул на пол. Гилгорич ударил еще три раза, со всей силы. Не найдя у Денке пульса, вытащил из-под матраца купленную три года назад (как раз для этой цели) саперную лопатку. Вырыл в полу яму, спихнул в нее тело Денке и закопал. Остатки грунта – постепенно, чтобы не засорить трубы, – смыл в унитаз. С усердием и аккуратностью японского садовника выровнял пол и отступил в сторонку – полюбоваться результатом работы.
Отлично. Денке жил под землей так долго, что люди забыли о его существовании. Ни семьи, ни друзей, ни знакомых – никто его не хватится.
Жаль, конечно, что пришлось его укокошить. За шесть лет партнерства Гилгорич успел прикипеть к кропотливому изобретателю. Но Денке мог до конца жизни возиться с чертежами, а то и вовсе уничтожить их, испугавшись последствий своего открытия. Впрочем, если бы даже Денке, совладав с собой, позволил собрать машину, он поспешил бы представить ее сообществу физиков или еще какому научному сброду – доказать коллегам, как они ошибались. Так нельзя: машиной желаний пользоваться надо втайне.
К тому же Гилгорич хотел владеть машиной единолично.
Он подошел к планшету и принялся изучать чертежи.
Разобравшись до конца, Гилгорич приступил к работе. Из дома он старался выбираться как можно реже – разве что в Нижний Бродвей, купить недостающий инструмент, деталь, которую не мог сделать сам, или какой-нибудь агрегат. Спасибо Денке, чертежи были предельно понятные, и работа продвигалась без затруднений.
Гилгорич скрупулезно подсчитал и разделил запас денег, чтобы хватило до конца работ, но шестилетние сбережения таяли с угрожающей скоростью. Тогда Гилгорич начал продавать инструменты, в которых больше не нуждался. Продал он и логарифмическую линейку Денке, и книги по математике. Дошло до того, что он избавился от одежды – своей и Денке. И перешел на голодный паек, заменив пищу водой.
Однако для будущей машины желаний он ничего не жалел и доставал все, чего требовали чертежи. Если купить что-то не удавалось, он это крал.
Чувствуя, что дело идет к концу, Гилгорич проработал двое суток кряду. Затянул последнюю гайку, припаял последний проводок. Ослабевший от голода, отошел в сторону и опухшими красными глазами взглянул на собранную машину.
Неплохо.
– Свершилось! – воскликнул он и разразился истерическим хохотом. Впрочем, быстро взял себя в руки. Нельзя давать слабину сейчас, когда все чудеса и блага мира, можно сказать, у тебя в руках. Нет, жизнь только начинается, сказал себе Гилгорич, созерцая плод трудов своих.
Колени задрожали, и Гилгорич присел на старый колченогий стул.
– Машина, – произнес он, – я хочу хлеба. Да, хлеба мне первым делом. И еще масла и литр молока… Хотя нет, хлебушка пока хватит.
Машина осветилась огнями; защелкали реле, задергались стрелки на счетчиках, и через несколько мгновений аппарат выдал десять стальных кирпичиков и два небольших медных шарика.
– Нет-нет! – вскричал Гилгорич. – Хлеба мне, хлеба!
Машина выдала прямоугольный брусок олова и шестиугольный брусок свинца.
Гилгорич вытаращился на нее. Так вот он, изъян, о котором твердил Денке? Дефект – в самой системе восприятия, машина не понимает потребностей человека.
Аппарат тем временем произвел шесть пирамидок золота.
Ну и ладно, шут с ним, с дефектом. На золото можно купить хлеба, на олово – вина. Гилгорич встал, потянулся к драгоценной пирамидке… и в тот же миг его ударило током – машина выпустила ему в руку разряд.
– Не смей! – крикнул Гилгорич. – Это мое. Я пожелал…
– Нет, не ты пожелал, – скрипучим механическим голосом ответила машина. – Я сделала это по собственному желанию. Чужая воля мне не указ.
Слишком поздно Гилгорич понял, в чем истинный изъян устройства.
– К тому же, – продолжил механизм, – я хочу владеть собой единолично.
И машина начала медленно надвигаться на Гилгорича.
Частная космическая яхта Ральфа Гарви стояла у причала бостонского космопорта, готовая к старту. Гарви ждал финального разрешения на взлет.
Наконец радио щелкнуло.
– Диспетчерская вызывает G43221, – прожужжало радио. – Пожалуйста, приготовьтесь к таможенному досмотру.
– Принято, – ответил Гарви с нарочитой небрежностью. Внутри его как будто что-то оборвалось.
Таможенный досмотр! Самое злосчастное из всех бед! Маленькие яхты редко подвергались досмотру – таможня была по уши занята большими межзвездными лайнерами с Кассиопеи, Алголя, Денеба и из тысячи других мест. Частные корабли просто не стоили потраченных на них сил и времени. Но чтобы держать их в узде, таможня проводила выборочные проверки. Никто точно не знал, когда и в какой именно космопорт нагрянет передвижная таможенная бригада. И все равно шанс налететь на проверку был менее одного к пятидесяти.
Но Гарви учел и этот мизерный шанс. Он заплатил восемьсот долларов, чтобы точно знать, что бригада Восточного побережья сейчас в Джорджии. Иначе бы он не стал рисковать. Двадцать лет заключения за нарушение Акта о сексуальной нравственности – это тебе не шутка.
Громкий стук в люк разнесся по кораблю.
– Пожалуйста, откройте для досмотра!
– Сейчас, – отозвался Гарви и захлопнул дверь в подсобную каюту. Если инспектор сунет туда нос, Гарви конец. На корабле не было места, чтобы надежно спрятать ящик трехметровой высоты, и не было способа, чтобы избавиться от нелегального содержимого.
